Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Джонни обливает Мэри бензином из непристойного кувшина Чиму, сделанного из белого нефрита… Намазывается бензином сам… Они обнимаются, падают и катаются по полу под громадным увеличительным стеклом, установленным в крыше… вспыхивают с криком, от которого вдребезги разбивается стеклянная стена, выкатываются в пустоту, с воплями ебутся в воздухе и, обливаясь кровью, объятые пламенем, измазанные сажей, падают на бурые камни, нагретые солнцем пустыни. Джонни в страшных мучениях мечется по залу. С воплем, от которого вдребезги разбивается стеклянная стена, он стоит, широко раскинув руки, лицом к восходящему солнцу, из члена струится кровь… беломраморный бог, он резко падает в припадках эпилепсии и, превратившись в старого меджуба, корчится в дерьме и отбросах под глинобитной стеной, в лучах солнца, которое ранит плоть и покрывает ее гусиной кожей… Он – мальчик, спящий, прижавшись к стене мечети, и во «влажном сне» извергающий семя в тысячи влагалищ, гладких и розовых, как морские раковины, испытывая наслаждение, когда вверх по хую скользят колючие лобковые волосы.

Джон и Мэри в гостиничном номере (звучит «Прощание с Восточным Сент-Луисом»). Теплый весенний ветерок дует в открытое окно и колышет линялые розовые занавески… На пустырях, где растет кукуруза, квакают лягушки, а под разбитыми известняковыми стелами, испачканными дерьмом и оплетенными ржавой колючей проволокой, мальчишки ловят маленьких зеленых подвязочных змей…

Неоновый свет – хлорофиллово-зеленый, фиолетовый, оранжевый – то загорается, то гаснет.

Джонни кронциркулем извлекает из пизды Мэри кандиру… Бросает ее в бутылку мескаля, где та превращается в мескального червяка… Он делает Мэри промывание размягчителем костей из джунглей, и вместе с жидкостью вытекают влагалищные зубы, смешанные с кровью и кистами… Пизда сверкает, став свежей и душистой, как весенняя травка… Джонни лижет пизду Мэри – сначала медленно, потом в нарастающем возбуждении раздвигает губки и лижет внутри, ощущая покалывание лобковых волос на своем распухающем языке… Руки отброшены назад, груди торчат, указывая прямо вверх – Мэри лежит, прибитая к полу неоновыми гвоздями… Джонни движется по ее телу вверх, его член с блестящим круглым опалом смазки у открытой щели скользит сквозь ее лобковые волосы и полностью входит в пизду, втянутый внутрь всасывающей силой голодной плоти… Его лицо наливается кровью, в глазах вспыхивают зеленые огоньки, и он мчится вниз по американским горкам мимо вопящих девиц…

Влажные волосы на тыльной стороне его яичек сохнут, превращаясь в траву на теплом весеннем ветру. Высокогорная долина в джунглях, в окно вползают лианы. Хуй Джонни набухает, буйно лопаются большие почки. Из пизды Мэри, нащупывая землю, выползает длинный корневой побег. Тела разлагаются среди быстрорастущей зелени. От лачуги остаются лишь груды щебня. Мальчик стал известняковой статуей, из его хуя пускает побеги какое-то растение, губы растянуты в полуулыбке отрубившегося джанки.

Гончий Пес заначил дозу героина, завернув ее в лотерейный билет.

Еще один укол – завтра лечиться.

Путь долог. То сухостой, то депрессия.

Долго пришлось добираться по каменистой пустыне до финиковых пальм в оазисе свиданий, где арабские мальчишки срут в колодец, танцуют рок-н-ролл в песках пляжа для культуристов и едят хот-доги, выплевывая самородки золотых зубов.

Беззубые и явно долгое время голодавшие, с рифлеными боками, на которых можно стирать грязную спецодежду, они, дрожа, покидают шлюпку на острове Пасхи и крадучись выходят на берег, с трудом передвигая ноги, одеревенелые и тонкие, как ходули… они клюют носом в окнах клубов… испытывая острую нужду-потребность, заставляющую их торговать своими стройными телами.

Финиковые пальмы погибли из-за отсутствия свиданий, колодец наполнен высохшим дерьмом и мозаикой тысяч газет: «Россия отрицает… Министр внутренних дел с глубокой тревогой оценивает… Люк был открыт в 12:02. В 12:30 доктор вышел поесть устриц, вернулся в 2:00, чтобы весело похлопать повешенного по спине.

– Как, ты еще не умер?! Похоже, придется потянуть тебя за ногу. Ха-ха! Нельзя помирать так долго – меня же Президент уволит. Да и позору не оберешься, если труповозка увезет тебя отсюда живым. У меня от стыда просто яйца отсохнут, а ведь я пошел в ученики к опытному быку-кастрату. Раз, два, три – тяну».

Планер падает, бесшумный, как эрекция, бесшумный, как смазанное стекло, разбитое молодым вором со старушечьими руками и потухшими джанковыми глазами… С беззвучным взрывом он проникает в дом через разбитое окно, стараясь не наступать на осколки смазанного стекла, в кухне громко тикают часы, его волосы ерошит жаркий ветерок, в голове пусто из-за слишком большой дозы… Старик щелчком вынимает красный патрон и делает пируэты вокруг своего дробовика.