Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Он нашел способ изложить это настолько экономно, насколько возможно. Он применил нечто вроде мозаичного метода, расположил различные элементы в определенном порядке. Но особенно поразило меня то огромное мужество, которое потребовалось, чтобы решиться на такое полное признание. Он абсолютно ничего не утаил и не упустил.

В: Заметно ли мастерство в этой книге?

Суд: Литературное мастерство.

О: Что касается литературного мастерства…

В: Частично вы отвечаете на этот вопрос, когда говорите об «огромном мужестве», и так далее…

О: Да, я и в самом деле думаю, что это входит в понятие литературного мастерства.

В: Что он сумел облечь [это] в форму искусства?

О: Да. И такого рода мужество, и некий авторский идеалистический порыв являются, по-моему, неотъемлемой частью литературного мастерства. На менее глубоком уровне находится вопрос стиля и композиции, подобной, как я уже сказал, мозаике. Эпизоды собраны, как мозаика, составленная в книге очень искусно и красиво. Главные литературные достоинства, которые отметил я и отметили многие другие, – это, прежде всего, фантастический авторский слух на манеру речи, характерную, к примеру, для доктора, читающего лекцию по медицине, для джанки, макающего в чашку сдобный торт, полицейского из отдела наркотиков при его столкновении с окружным инспектором, беспризорника из Северной Африки, провинциальной домохозяйки средних лет, южанина Окружного Управляющего. Вся эта невероятная гамма речевых ритмов и манер в сочетании с натюрмортным стилем изложения способствует достижению в высшей степени лаконичной, афористической точности.

В: Таким образом, эта книга чему-то научила вас как поэта. А научила ли она чему-нибудь кого-либо из известных вам людей?

О: Да. И еще одно: книга написана безупречным языком, она полна подлинной поэзии, не уступающей, по-моему, ни одному из написанных в Америке поэтических произведений, особенно одно место, которое я хотел бы прочитать: «Мотель… Мотель… Мотель… расколотая неоновая арабеска… одиночество стонет по всему континенту, как туманные горны над неподвижной масляной водой приливных рек…»

В: Кажется, вы однажды написали стихотворение о «Голом завтраке»?

О: Да, довольно давно.

В: Оно при вас?

О: Да.

В: Где оно напечатано?

О: В моей книге, которая называется «Бутерброды реальности».

Суд: Где я могу найти эту книгу?

Гинзберг: Вероятно, в Кембридже. Это стихотворение я написал, прочтя лишь некоторые места книги. Оно называется «На произведение Берроуза». Могу я его прочитать?

В: Да, пожалуйста.

Де Грациа: Вопросов больше нет.

Де Грациа: …С разрешения вашей чести я бы хотел теперь прочитать часть письма, которое не так давно получил от Уильяма Берроуза. «Вопрос: что такое секс? И сопутствующие вопросы, такие как: что является непристойным, аморальным, – не задаются, не говоря уже о том, что на них не дается ответа, именно ввиду барьеров семантического страха, который препятствует свободному и, как я полагаю, объективному научному изучению сексуальных феноменов. Как можно изучать эти явления, если о них запрещено и писать, и думать?

Если не будет, наконец, разрешено свободное исследование сексуальных проявлений, секс будет и в дальнейшем контролировать человека в большей степени, чем человек – секс. Явления эти абсолютно неизвестны, поскольку они умышленно игнорируются и исключаются как предмет описания и исследования.

Здесь перед нами все та же преграда – средневековые суеверия и страхи, – преграда, которая на протяжении нескольких сотен лет сдерживала развитие естественных наук при помощи догм, подменявших собой научное познание. Короче говоря, те же самые объективные методы, которые применяются в естественных науках, следует ныне применить к сексуальным проявлениям с намерением их понять и контролировать. Врача не критикуют за описание проявлений и симптомов болезни, хотя симптомы и могут внушать отвращение.