Марина Луценко - Ловушка для банкира

Сидя за письменным столом, граф Смолин нервно теребил гусиное перо. Он уже несколько раз макал его в чернильницу, но до сих пор не вывел на странице дневника ни единой строчки. Наконец, решившись, Петр Николаевич начал писать:

20 июля 1831 года

«Скоро минет год, как умерщвлен мною колдун-оборотень. Вслед за его казнью деревня пережила страшное пожарище. Много люда погибло и скотины, почти все было уничтожено. Сейчас только оправились мы от сего бедствия. Снова жизнь вокруг, снова смех раздается в новых отстроенных домах. Однако же сердце мое никак не успокоится. Причина тому — слова туземца, кои выкрикнул он перед кончиной. Обещал чернокнижник, что разделю я участь его меньше, чем через год. Срок этот истекает вскорости. Верить ли проклятию колдуна, я не знаю, но с каждым днем тревога все сильнее.

Мысленно возвращаясь в прошлое, постоянно думаю: отчего не прислушался тогда к увещеваниям супружницы моей? Ведь молила Лизонька, и не раз, отослать Харитона вон из имения. Да и дядя, когда я выпрашивал у него молосса, не зря так остро противился моему желанию. Знал он наверняка, что пес его и слуга — единая личность. И что не боялся вовсе молосс туземца, когда убегал из комнат перед его появлением. Не прятался Лютый от Харитона. Уходил перевертень только потому, что надобно было сменить ему облик — со звериного на человечий. Эх, кабы только имелась возможность повернуть время вспять. Чтобы отказался я от притязаний своих, от глупой кичливости обладать чудесным охотничьим псом. Но ничего уж не исправить. Я не послушался ни жены, ни дяди. Настоял на своем, и вот печальный итог — горе поселилось в доме моем…»

— Нет, все не то! — граф вырвал только что исписанный лист и, скомкав, швырнул его на пол. — В открытую высказаться никак не получается. Потомки за умалишенного принять могут. Надо иносказательно постараться — кому надо, тот непременно меня поймет.

Петр Николаевич открыл ящик стола и вытащил оттуда чистую бумагу. Положив ее перед собой, он принялся рисовать пиктограмму.

— Так-то лучше, — произнес Смолин, закончив, наконец, работу. — Художнику рисунок отдам, чтоб красками ярко разукрасил — и дело, считай, сделано.

Сон внезапно изменился: Вика уже видела графа не за столом, а на площади. В самом ее центре — там, где раньше находился позорный столб — теперь возвышался величественный мраморный памятник. У постамента, с задней его стороны, стояли Петр Николаевич и священник. Они разговаривали.

— Вот и готово все, — сказал Смолин, похлопывая туго перевязанной рукой по мраморной плите. — Думал, не поспеют камнетесы к назначенному сроку. Ан нет, справились, с божьей помощью.

Граф снял с шеи увесистую золотую цепь.

— Прежде чем показать самое главное, дозвольте вас, отче, одарить. Пусть сей предмет будет знаком, что посвящены вы в тайну мою.

Священник отстранился.

— Не надо — излишество это.

— Надо, отче! — Смолин все-таки надел цепь ему на шею. — Я вам сейчас вверяю куда большие ценности. Идемте — сами увидите.

С этими словами Петр Николаевич потянулся к кованому изображению святого семейства, расположенному в нише постамента. Забинтованная ладонь легла на фигурку ангела в правом верхнем углу. Та провернулась, раздался щелчок и…

…И Вика проснулась. Приступ оборотничества прошел — мир снова был привычным! Выскочив из постели, девушка побежала к барельефу. Вот он, ангел в правом верхнем углу. С замирающим сердцем Виктория положила на него руку. Фигурка не сдвинулась ни на миллиметр. «Это почему же?!» Девушка так привыкла к правдивости своих снов, что теперь искренне удивилась несовпадению с действительностью. Она перевернула кованую композицию и тщательно изучила ее внутреннюю сторону. Сзади ангела имелся ребристый выступ. «А что, если механизм срабатывает, только когда барельеф находится в нише постамента?» Проверить данную теорию Вика решила незамедлительно. Быстро собравшись, она уже направлялась с барельефом к выходу, как вдруг вспомнила первую часть сна — о дневнике и пиктограмме.

Пиктограмма! Оказывается, она принадлежала не колдуну-оборотню, а самому графу. Смолин создал этот рисунок, чтобы предупредить будущие поколения. То же самое через сто лет сделал и его потомок, уже открыто написав о проклятии рода. Осталось только проверить барельеф — и все тайны графов Смолиных раскрыты!