Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Был и третий?

— А на стреме! — удивилась старушка бестолковости инспектора. — На этой вот скамеечке сидел. Все ему видать, все слыхать, а сам вроде ни при чем.

— Может, это был посторонний человек и никакого отношения к грабителям не имел?

— Имел. — Старушка махнула успокаивающе рукой. — Когда двое ящик волокли, он им рукой знак подал: мол, не робейте. Это я уж потом поняла. А тогда подумала, что здоровается, спокойной ночи желает.

Фартусов слушал словоохотливую старушку, смотрел, как проезжает поливальная машина, как струя воды, едва попав на размякший под солнцем асфальт, тут же испаряется, оставляя ненадолго теплые лужицы, смотрел, как прохожие ступают в них и идут дальше, оставляя отпечатки влажных подошв. А через несколько минут асфальт опять сух. Если бы здесь стояли лужи из красного портвейна, следы держались бы куда дольше.

И едва Фартусов подумал об этом, как сразу вспомнил — вечером шел он за несовершеннолетним Ванькой Жаворонковым и любовался его следами в завитушках. И очень они показались ему похожими на те узоры, которые до сих пор красовались на полу опечатанного киоска.

Если и проявлял Фартусов в эти минуты нетерпение, то вовсе не потому, что хотелось ему побыстрее уличить Ваньку в злонамеренной деятельности. Несмотря на прискорбность своего открытия, Фартусов радовался вполне законному поводу снова повидать красивую девушку Валентину. Простим его. Это по молодости. Это пройдет.

Но чем ближе подходил он к знакомому дому, тем шаги его становились медленнее, тем больше в походке появлялось неуверенности. То, что всего несколько минут назад представлялось очевидным, казалось сомнительным, зыбким. В самом деле, как поступить? Оттащить Ваньку в отделение милиции на допрос к следователю? Отправить в колонию? Не разрушит ли он этим свое собственное будущее?

Размышления Фартусова были прерваны появлением самого Ваньки. Он вышел из подъезда, увидел участкового и хотел тут же нырнуть в спасительную темноту дома, но не успел.

— Иван! — сказал Фартусов так громко, что не услышать его было невозможно. — Друзей не узнаешь? Это плохо. Так нельзя. Подошел бы, о здоровье спросил, а? Неужели тебе безразлично, как я себя чувствую? Присаживайся, Иван, посидим вместе.

— Как… посидим… Вместе? — дрогнувшим голосом спросил Ванька.

— На скамеечке. А ты думал где?

— Ничего я не думал.

А Фартусов даже зажмурился от дурного предчувствия — на Ваньке были не вчерашние кроссовки, а обычные сандалии, замусоленные и даже какие-то скорчившиеся.

— Слыхал, какая беда у нас на участке?

— Нет, а что? — насторожился Ванька.

— Кража в киоске. Особо опасные преступники глубокой ночью проникли в торговую точку. Приезжала следственная группа, с собакой… Панда ее зовут. Правда, след не взяла. Видно, опытные злодеи были, приняли меры. Найдут, — протянул Фартусов.

— Подумаешь, киоск, — обронил чуть слышно Ванька.

— Э, не скажи! Взломано государственное предприятие. Похищены ценности. Сегодня они забрались в киоск, завтра по квартирам пойдут. Вон приятеля твоего, Георгия, на чужих балконах видели.

— У нас воланчик залетел на балкон! — Ванька попытался принизить значение Жоркиного проступка.

— Так нельзя, — сказал Фартусов. — Это нехорошо. А если завтра воланчик залетит кому-нибудь в форточку? В квартиру полезете? А? Молчишь? Ладно. Ты, я вижу, торопишься. Беги. А я загляну к твоей сестричке. Не возражаешь?

— Как хотите. — Ванька пожал плечами и начал тихонько отходить от скамейки. С каждым шагом ему словно бы становилось легче, свободнее. Наконец, отдалившись на десять шагов, он сорвался и побежал.

А Фартусов, поправив фуражку и усы, решительно направился в подъезд.

— Что-то вы зачастили к нам, товарищ участковый инспектор! — приветствовала его Валентина.

— Дела. — Фартусов развел руками. — Все дела.

— А Ваньки нет дома. Ведь у вас с ним какие-то секреты?

— Я не прочь и с вами посекретничать.

— Да? — протянула Валентина с улыбкой. — Это что-то новое.

— Ничего нового. Старо как мир.

— Это вы о чем?

— О секретах, которые случаются между людьми. — Фартусов не решился сказать — между мужчиной и женщиной. Но Валентина поняла, что он имел в виду.

Фартусов прошел в уже знакомую комнату, взглянул на балкон, как бы в возвышенном желании насладиться видом вечернего города.

— Красиво, правда? — спросила Валентина с придыханием, как спрашивали в прошлом или в позапрошлом веке, глядя с террасы на погруженный в сумраки парк, на излучину реки, хранящую еще закатные блики, на липовую аллею, таинственную и благоухающую. Но Валентина и Фартусов видели перед собой лишь серую стену соседнего дома и множество балконов, увешанных стираным бельем, заваленных лыжами, досками, корытами. Однако Фартусов видел еще и балкон этой самой квартиры, видел протянутую веревочку, на которой висели связанные шнурками… да, кроссовки. Их, видимо, помыли совсем недавно и повесили сушиться. Чуть склонив голову, как бы потрясенный открывающимся ландшафтом, близостью красивой девушки, Фартусов рассмотрел на подошве знакомый узор — расходящиеся спирали, так напоминавшие ему завитки на детской стриженой головке.