Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

После того как мы произнесли молитву «Отче наш», отец Амади не стал говорить: «А теперь предложите друг другу символ мира». Вместо этого он запел на игбо: «Ekene nke udo-ezigbo nwanne m nye m aka gi» («Это приветствие мира. Моя дорогая сестра, мой дорогой брат, дай мне свою руку»).

Люди зааплодировали и стали обмениваться объятиями. Амака обняла меня, затем обернулась, чтобы быстро обнять семью, сидевшую позади нас. Отец Амади улыбался мне из-за алтаря, его губы двигались. Я не знаю, что именно он мне тогда сказал, но я думала об этом, пока он вез меня и Амаку домой после мессы.

По дороге отец Амади попенял Амаке, что так и не получил от нее подтверждения ее конфирмационного имени. А ему нужно завтра показать список всех детей, которые должны пройти обряд конфирмации, капеллану. Амака заявила, что не хочет брать английское имя, и тогда отец Амади засмеялся и сказал, что готов помочь ей выбрать подходящее, если она согласится. Я смотрела в окно. Света не было, поэтому вся территория университета выглядела безжизненной, словно накрытой черно-синим покрывалом. Улицы, по которым мы ехали, походили на длинные темные тоннели, и это ощущение только усиливали живые изгороди по обеим сторонам дороги.

В домах мерцали желтым светом керосиновые горелки, зажженные на террасах и в некоторых комнатах, и потому окна напоминали глаза сотен диких кошек.

Тетушка Ифеома сидела на террасе, напротив своей приятельницы. Обиора лежал на матрасе между двумя керосиновыми лампами. Обе горели на самом низком фитиле, наполняя террасу пляшущими тенями. Мы с Амакой поздоровались с приятельницей тетушки Ифеомы, одетой в яркую тунику из «вареной» ткани. Волосы у гостьи были коротко подстрижены. Она улыбнулась нам и сказала:

— Kedu ?

— Отец Амади просил передать тебе привет, мам. Он не смог зайти, потому что его ждали в капелланстве, — сказала Амака. Она потянулась за одной из керосиновых ламп.

— Оставь лампу, Джаджа и Чима зажгли в доме свечи. Только закрой двери, чтобы насекомых не налетело, — велела тетушка Ифеома.

Я сняла с волос шарф, села возле тетушки и стала наблюдать за танцем привлеченных светом насекомых. Вокруг ламп неторопливо ползало множество крохотных жучков со странными, не до конца сложенными крыльями. Воздух наполняли маленькие желтые мухи, которые частенько летали слишком близко к моим глазам. Тетушка Ифеома рассказывала о вчерашнем визите представителей «отдела безопасности». Черты ее лица выглядели нечетко в тусклом свете ламп, и она часто делала паузы, чтобы добавить рассказу драматизма, хоть ее приятельница и повторяла все время вопрос: «Gini mezia» («Что было дальше?»). Тетушка Ифеома отвечала ей: «Chelu пи» («Погоди»), и вела повествование дальше, не торопясь, с удовольствием.

После того как рассказ был закончен, приятельница тетушки Ифеомы долго молчала, и тон разговору стали задавать не люди, а оживившиеся цикады. Их оглушительное пение раздавалось так близко, словно они были совсем рядом, хотя они вполне могли находиться и в нескольких милях от нашей квартиры.

— А ты слышала, что случилось с сыном профессора Окафора? — наконец спросила гостья. Она говорила больше на игбо, чем по-английски, зато английский звучал с отчетливым британским акцентом. У моего отца получалось иначе: он использовал этот акцент только в общении с белыми людьми и иногда опускал в предложении несколько слов. Поэтому выходило, что часть его фразы звучала на игбо, а часть — на британском английском.

— Какого Окафора? — спросила тетушка Ифеома.

— Того, который живет на Фултон авеню. С его сыном, Чидифу?

— Это тот, что дружит с Обиорой?

— Да, он. Он украл у отца экзаменационные задания и продал их студентам отца.

— Ekwuzin! [133] Перестань! ( игбо ). Этот мальчик?

— Да. Теперь, когда университет закрыли, студенты пришли к профессору домой и потребовали, чтобы маленький хитрец вернул им деньги. А он их, конечно, уже потратил. Вчера Окафор выбил сыну передний зуб. Это тот самый Окафор, который считает, что проблем в университете нет и быть не может и готов на что угодно, лишь бы заслужить благосклонность больших людей в Абудже. Это он составляет список неблагонадежных преподавателей. Я слышала, там есть и твое, и мое имена.

— Это я тоже слышала. Мапа [134] Однако ( игбо ). , но как это связано с Чидифу?

— Что важнее — пресечь рассказы о раке или вылечить рак? У нас нет денег, чтобы давать их на карманные расходы детям. У нас нет денег, чтобы купить на стол мяса. У нас их нет даже на хлеб! Стоит ли удивляться тому, что чей-то ребенок пошел воровать? Ты должен исцелить рак, тогда и говорить о нем будет незачем.