Виктория Ростокина - Принцессы на обочине - Дворец на двоих

— Да просто по улице.

— А что это ты вдруг? Сильва не может?

— Не знаю. Не спрашивал.

— Нет, я лучше пойду к ребятам.

— Успеешь еще с ребятами. Поговори со мной.

— О чем?

— Ну о чем в таких случаях разговаривают? О погоде, об отдыхе, о фильмах, музыке…

— Ты любишь музыку?

— А что, люблю.

— Какую?

— Разную. А ты какую?

— Тоже. Ну, все? Поговорили?

— Да, — сказал Андрей. — Спасибо.

Он сказал это как-то грустно, не с насмешкой, а словно ожидал такого пренебрежения к себе.

«Мама родная! Да не такой уж он и сытый, — подумала Наташа с удивлением. — А может быть, ему просто в первый раз сказали «нет»?»

— Ну не грусти, Багин, погуляешь с кем-нибудь еще, — несколько вызывающе сказала она и пошла в школу.

А Андрей остался посреди солнечного двора один. И было в его фигуре что-то такое жалкое и трогательное, что Наташа неожиданно для себя вернулась.

— Ну, так о чем же ты хотел со мной поговорить?

Они специально выбрали самую дальнюю дорогу по набережной, но начать разговор ни у нее, ни у него не получалось. Они действительно поговорили о погоде, о кино, о музыке и замолчали. Ритуал был исполнен, надо было переходить к главному.

— Давай сядем, — сказал Андрей.

— Хорошо.

Они сели на скамейку и оба уставились на реку. По ней плыла баржа, груженная песком, сушилось на веревке чье-то белье, а из громкоговорителя неслась бодрая песня: «Я, ты, он, она — вместе — целая страна!..»

— Наташа, помоги мне, — вдруг сказал Андрей.

Если бы он сейчас прыгнул с парапета в воду, Наташка удивилась бы меньше.

— Тебе? Я?

«Нет, — подумала она, — это он имеет в виду какие-нибудь предметы. Какие предметы? Что за глупость! Он совсем о другом…»

— Можно мне с тобой дружить? — сказал Андрей известную детскую фразу, которая подразумевала вовсе не дружбу.

И эта наивная фраза, и то, как Андрей ее произнес, вдруг сделали Наташу совершенно беспомощной. Все накопившиеся язвительные слова, вся саркастическая ирония, предназначенная этому мальчику, сыну секретаря горкома всего города, подъезжающему к школе на папиной машине, живущему в трехэтажном особняке в самом центре, запросто вынимающему из сумки сервилат и ветчину, имеющему половую связь в неполные шестнадцать лет, ездившему по всем соцстранам и носившему только самые дорогие вещи, всегда державшемуся особняком их шумной детской компании, глядящему на них несколько свысока — вся Наташкина честная ненависть к этому сытому мальчику вдруг пропала.

Правда, осталось недоверие. Уж очень странными были его слова.

— Знаешь, Багин, это очень лестно. Ты мальчик видный, красивый, богатый. То есть у меня причин согласиться на, как ты говоришь, дружбу более чем достаточно. Но вот чем я-то тебе так приглянулась? У тебя есть Сильва — красавица, мягкая, уступчивая… Да любая девчонка…

— Мне не нужна любая.

— Тогда обоснуй свой выбор.

— А ты не будешь смеяться?

— Если будет смешно — буду.

— Тогда я не скажу.

— Тогда я пойду. — Наташа встала.

— Ладно. Только ты дослушай, а потом смейся. Хорошо?

— Говори уж, что ты все условия ставишь? — Наташа села.

— Мне отец приказал.

— Не смешно.

— Это правда. Только это еще не все…

— Еще один отец! Интересно. Какие послушные мальчики растут в нашем классе. — Наташа вспомнила Вадика.

— Но ты дослушаешь или нет?

— Говори-говори…

— Ты меня совсем не знаешь…

— И очень этому рада.

— Ты видишь только внешнее — машина там, особняк, шмотки…

— Особняк я не видела. У вас там трехметровый забор.

— Наташа… Ты права, ты во всем права. Я папенькин сынок, я езжу по заграницам, я встречаюсь с Сильвой, и она действительно уступчивая девушка. Я ничего плохого про нее не хочу сказать. Но она мне больше не нравится.

— Ага, теперь не нравится?

— Когда — теперь? — осторожно спросил Андрей.

— Ну, теперь, после всего. — Наташа не знала, как назвать поприличнее то, что имела в виду.

— После чего? — не понял Андрей.

— Тебе сказать?

— Скажи.

— Я все видела там, на острове.

Андрей покраснел.

— Ты можешь мне не верить, да я и не хочу оправдываться. Но если честно, Сильва сама этого захотела.

— А ты сопротивлялся, да?

— Нет, я не сопротивлялся.

— Но если ты ее не любишь, как ты мог? — спросила Наташа и сама почувствовала, как неискренне ее возмущение.

— Тогда мне казалось, что я ее люблю.

— А теперь отец тебе приказал полюбить другую. То есть прости, подружиться?