Московский Совет рабочих депутатов взял в свое ведение театр бывшей оперы Зимина. Когда кто-то принес эту «сенсацию» в ночную редакцию «Новостей сезона», владелец газеты Кугульский, брызжа слюной, выходил из себя, доказывая, что «этого не может быть»!
— Совет рабочих депутатов занимается государственными и политическими делами и никогда не станет заниматься искусством, — кричал он, перекатывая во рту слюну, давясь ею и обнаруживая свою политическую близорукость. Но и нам это сообщение казалось невероятным.
Однако оно оказалось верным.
В театре шли оперные и балетные спектакли. Революция впустила под сень своих сводов русский балет, возникший при крепостничестве под крылом царизма.
«Каким творческим па вспорхнет Терпсихора перед революцией?» — думалось многим из нас.

2
Дипломатическое досье. — Г. В. Чичерин. — «Консульство на Таити». — Разговор по телефону с В. И. Лениным. — Нота кардинала Гаспари. — Через 20 лет в Свердловске. — Дипломат ленинской школы.
В те первые послеоктябрьские годы об «освоении советской темы» искусством, конечно, еще и не было никаких разговоров, но ряд видов искусства довольно скоро откликнулся, если не созвучными дням темами, то во всяком случае — творчеством революционным и героическим. Только балет оставался на прежних архаических позициях, сохраняя всю рутинность и обветшалость в постановках даже гениальных по музыке балетов Чайковского. И значительно позднее, в 1919-м, 20-м и 22-м годах балет пришел только к возобновлению сначала «Щелкунчика» Чайковского, затем «Петрушки» Стравинского, к которому был добавлен дивертисмент на музыку импрессионистов Дебюсси и Равеля, и, наконец, «Эсмеральды».
Тогда я еще только начинал смутно разбираться в этом, но работа в искусстве стала мало удовлетворять меня, а газетная работа в хиреющих, но продолжавших выходить в свет «Новостях сезона» и «Театре» — и тем более. В новых же газетах в первое время театральному отделу отводилось или совсем малое место, или не уделялось никакого.
Все это привело меня к новым решениям. На моем жизненном пути засверкали иные огни, застучали переводимые стрелки, блеснули убегающие в другом направлении рельсы, и жизнь покатилась по ним…
Когда Советское правительство переехало из Петрограда в Москву, я отправился в отдел печати Народного комиссариата по иностранным делам и предложил свои услуги. Меня приняли рядовым сотрудником, но через две недели я был назначен заведующим секцией русской прессы.
Деятельность наркомата находилась в то время в самой начальной стадии. Из зарубежных стран новую Россию признал один только Афганистан, и потому отдел печати выполнял пока только часть свойственных ему многообразных функций. Отдел занимался главным образом классификацией сообщений и телеграмм, опубликованных в газетах, приходящих со всех концов страны, а также в иностранной прессе, поступавшей из-за границы весьма скудно. Все сообщения вырезались и наклеивались в определенном порядке на листы простой писчей бумаги, и из них составлялись так называемые дипломатические досье. Но настоящего порядка в досье еще не было, и, когда в отдел поступало задание — подобрать сведения по тому или иному вопросу, аппарат, состоявший в большинстве из молодых девушек, терялся в массе плохо изученного материала.
Спустя некоторое время в отдел пришло новое руководство, и я принял участие в разработке усовершенствованной классификации. Большой хитрости в ней не было, но она сразу позволила установить четкость в работе, и из РОСТа и петроградских учреждений к нам специально приезжали товарищи, чтобы ознакомиться с рационализацией.
Вскоре я получил новое назначение. Моя должность именовалась чрезвычайно громко: заведующий подотделом внешней политики и дипломатических досье отдела печати Наркоминдела. С утра я садился в своем кабинете за разбор огромной кипы свежих газет. Чтобы не было простоев в работе целого подотдела, требовалось чрезвычайно быстро их размечать. Но я изучил классификацию еще в процессе «наладки», она удобно расположилась в моей памяти, и мне уже не нужно было заглядывать в таблицы. Все происходившее на земном шаре было строго распределено по соответствующим разделам.
Больше всех пользовался дипломатическими досье народный комиссар по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин: они были необходимы ему и для составления нот, и для подготовки докладов о международном положении и внешней политики Советской России на съездах Советов, и для других целей. Конечно, Чичерин редко требовал досье к себе, иногда он приходил покопаться в них сам, а обычно поручал кому-либо из сотрудников составить на основе досье меморандум по той или иной проблеме. Получал такие задания и я.
Читать дальше