Илья Шнейдер - Записки старого москвича

На афишах концертов Сангуровой стояло кричащими буквами

«Новая Вяльцева» —

и лишь внизу мелким шрифтом был набран новый псевдоним певицы, также, очевидно, рассчитанный на психологическое воздействие привычного всем имени толстовской героини Наташи Ростовой.

Первый концерт «новой Вяльцевой» был предусмотрительно назначен для проверки не в шумном Кисловодске, а в тихих Ессентуках. Еще более предусмотрительно Афанасьев не поехал на первый концерт, а переложил весь груз от возможного провала и скандала на меня. Пианистом в концерт Сангуровой он включил старейшего и опытного аккомпаниатора Плевицкой — Зарему.

Публика проявила к этому концерту острый интерес и добросовестно наполнила огромный ессентукский театр.

До начала концерта я увидал в гримировочной очень волновавшуюся Сангурову. На ней был туалет «как у Вяльцевой», и «напуск» тоже был на месте. Репертуар также был заранее соответственно подобран. Вся эта затея мне не нравилась. С тяжелым чувством я распорядился о начале концерта и пошел в литерную ложу.

Дали занавес, и на сцене появилась «новая Вяльцева», заметно нервничавшая и переменившая, как оказалось, перед самым началом свое платье и растрепавшая и изменившая всю прическу.

Может, это был внутренний протест артистки против тех оглобель, куда насильно втискивал Афанасьев ее индивидуальные возможности, в которые она, очевидно, верила. Бледная и напряженная, она назвала аккомпаниатору романс и не пошевельнулась, когда тот сначала удивленно на нее вытаращился, но затем, как бывалый и дисциплинированный на сцене человек, покорно развернул ноты.

«Вяльцева» запела. Но через несколько тактов Зарема вместо аккомпанемента стал делать бешеные пассажи по всей клавиатуре рояля, все ускоряя темп и все более форсируя звук, пока не заглушил окончательно бедную «Вяльцеву», растерянно умолкнувшую.

Зарема знал, что он делал: «Вяльцева» начала романс на два тона выше тональности клавира и неизбежно должна была, дойдя до высокой ноты, «дать петуха»…

Все кончилось. «Вяльцева», смущенная и вконец растерявшаяся, начала снова злополучный романс, пела все хуже и намного ниже своих возможностей, а публика, вначале насторожившаяся и недоумевающая при рысистых бегах, которые устраивали пальцы Заремы по клавиатуре, поняла, что перед нею выпустили зеленую дебютантку, потом разозлилась, что ее, публику, хотели обмануть, и сначала захихикала, потом зашумела и, наконец, заклевала «новую Вяльцеву».

Концерт пришлось прекратить.

Я решил без санкции отсутствовавшего Афанасьева возвратить публике деньги за билеты из кассы, но оказалось, что кассирша, просидевшая за свою жизнь не один стул в театральных кассах и предвидевшая всякие неожиданности, давно испарилась, благо, над кассой висел аншлаг: «Все билеты проданы».

— Зря я пошел на этот трюк, — сказал утром Афанасьев, — Сангурову надо было делать просто Сангуровой, и из нее мог выйти толк…

Но теперь уже Сангурова почему-то захотела стать «новой Вяльцевой»…

Контракт лопнул.

А в это время муж скончавшейся настоящей Вяльцевой полковник Бискупский был в действующей армии, куда его вновь допустили с возникновением войны, после того как еще за несколько лет до начала ее он был по постановлению общества офицеров исключен из армии за неслыханный по дерзости вызов всему высшему петербургскому обществу. Бискупский, один из самых блестящих кутил Петербурга, женился на певице Анастасии Вяльцевой (еще недавно служившей в горничных у присяжного поверенного Холевы), соблазнившись ее известностью и богатством и променяв погоны с массивными золотыми вензелями Николая II на должность устроителя гастролей и коменданта собственного вагона популярной певицы.

Когда Вяльцева заболела в 1913 году белокровием, в России был сделан первый опыт переливания крови, для чего в Петербург пригласили известного за границей австрийского профессора Эндерлена. Несмотря на то что именно в России еще с 1832 года производилась операция переливания крови, а в 1848 году в России же вышел большой печатный труд, посвященный этой области в медицине, русское общество преклонялось перед иностранщиной и не доверяло отечественным врачам.

Но знаменитый профессор Эндерлен не знал этих опытов, не знал даже о том, что до операции необходимо было определить группу крови, и Вяльцева умерла…

Шла война. Бежав после революции к своему старому собутыльнику, также бывшему свитскому офицеру — ясновельможному гетману всея Украины Павло Скоропадскому, Бискупский стал его приближенным. Дальнейший жизненный путь Бискупского пошел под еще больший уклон, становясь с каждым этапом гнуснее и гнуснее.