Илья Шнейдер - Записки старого москвича

Позднее в первоклассных кинотеатрах фильмы стали идти в сопровождении небольших симфонических оркестров. Пионером введения симфонической музыки в кино был дирижер Д. С. Блок, составлявший партитуры для сопровождения фильмов из классических произведений, связывая их собственными композициями. В дальнейшем Блок стал во главе большого симфонического оркестра «Межрабпромфильма», а затем и «Мосфильма», оркестра, ставшего важнейшим элементом при озвучивании картин.

Но до этого было еще далеко. В Москве впервые появились крупные кинотеатры со специально выстроенными для них зданиями. Фирма Ханжонкова построила собственный кинотеатр на Старо-Триумфальной площади (ныне кинотеатр «Москва»). На открытие театра была приглашена «вся Москва» (театральная и газетная). Съезд был назначен к двенадцати часам дня. В ожидании киносеанса, который должен был отобразить всю производственную эволюцию фирмы Ханжонкова, публика похаживала по залам, спускалась в нижнее фойе и поглядывала на столы, накрытые для банкета, который был организован на широкую ногу — со жбанами зернистой икры и т. д.

Сеанс начался мутно-зеленой исторической кинокартиной (в которой ничего нельзя было разобрать), являвшейся давним первенцем Ханжонкова. Потом показали отрывки из позднейших фильмов и, наконец, новый «боевик» — слезливую мелодраму с участием Лысенко и Мозжухина, уже ничем не уступавшую по технике съемки продукции заграничных фирм. И вдруг после «боевика» на экране появилась Старо-Триумфальная площадь, здание нового Ханжонковского кинотеатра и вереница подкатывающих к подъезду театра извозчиков с седоками, в которых мы узнали… самих себя! Это был рекорд молодой русской кинематографии… Пока мы смотрели «эволюцию», незаметно заснятый фильм съезда гостей был проявлен, высушен, отпечатан и завершил сеанс.

— Вот момент поговорить о киноотделе, — еще раз подтолкнул меня Варлаам Александрович, указывая глазами на Lolo.

Варлаам Александрович по своей работе, как заведующий конторой редакции и объявлениями, был заинтересован в том, чтобы кинофирмы рекламировали в журнале свои фильмы. Стоимость задней обложки для такого объявления была по тем временам крайне высокой — 250 рублей. Но кинофирмы охотно давали объявления, постоянно обращаясь, однако, с просьбами поместить хотя бы небольшую информацию в тексте о выпускаемых фильмах. Lolo — поэт, коммерсант, делец, собственник, будучи не очень принципиальным, все же крепился и не решался позволить писать в своем журнале о кино. Но опасение потерять богатые объявления кинофирм и «удачный момент» решили дело: Lolo, поморщившись при моем напоминании, неохотно промычал что-то и заковырял в зубах, но, узнав от Варлаама Александровича, что Гомон и Ханжонков снова дали заказы на обложки, разрешил завести киноотдел, поручив его мне.

Отдел был жалким и робким и состоял обычно из трех-четырех заметок в несколько строк, набранных петитом. Но это был первый в русской печати киноотдел. Я был горд своим начинанием и немедленно перепечатал свои визитные карточки, добавив по праву еще одну строчку — заведующий киноотделом журнала «Рампа и жизнь».

С Варлаамом Александровичем мне пришлось проработать в «Рампе» несколько лет — до войны и во время ее. Это был молчаливый, сдержанный, внутренне сосредоточенный и, казалось бы, внешне спокойный человек. Но под этой оболочкой явственно и горячо пульсировала южная кровь, сразу отливавшая в редкие минуты волнения от его лица, становившегося бледным и еще более оттенявшим черноту и блеск его волос и темную синеву бритых щек.

Варлаам Александрович много читал, обладал, по-видимому, глубокими знаниями, которые редко выказывал, избегая вступать в общие шумные разговоры, в особенности, когда их вел Lolo, подавлявший собеседников своим спесивым апломбом и безаппеляционностью. Лишь иной раз Варлаам Александрович поднимал на Lolo глаза, не скрывая удивления или осуждения, усмехался, потом продолжал молча работать. Но иногда он вставлял вдруг в разговор несколько слов или фраз, начисто смывавших пустую пену острых словечек и хлесткой речи Lolo, который замолкал и с недоумением и враждебностью взглядывал на своего странного служащего. А тот продолжал спокойно управляться с бухгалтерскими гроссбухами, списками экспедиции и квитанционными книжками. Варлаам Александрович болел легкими, обедать из редакции не уходил, а выпивал бутылку молока с французской булкой и с маслом. Ведая всей редакционной кассой, Варлаам Александрович в то же время занимал у меня иногда 50 копеек на покупку такого «обеда», причем неизменно и аккуратно возвращал мне весь накопившийся долг при получке. Как-то он спросил меня: