Кейт Мак-Канн: Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Далее следует повествование очень личного характера, и я не извиняюсь за это. После 3 мая 2007 года наверняка произошло много такого, о чем мы не знаем и, быть может, никогда не узнаем. Обо всех, кто имеет отношение к этой истории, я написала настолько правдиво, насколько это было возможно. Поскольку наше расследование продолжается, а также по юридическим причинам некоторые высказывания и эпизоды не могут быть упомянуты до тех пор, пока Мадлен не будет найдена. Надеюсь, читатели это поймут и не станут строго судить мой рассказ.

Я благодарю вас за то, что вы купили и читаете эту книгу. Этим вы помогаете вести поиски нашей дочери.

До 3 мая 2007 года я была Кейт Хили, врачом-терапевтом, женой консультирующего кардиолога и матерью троих детей. Мы были самой обычной семьей. Можно даже сказать, неинтересной. Решив посвятить себя воспитанию долгожданных детей, мы с Джерри настолько отстранились от внешнего мира, что превратились в постоянную мишень для добродушных шуток наших друзей. Сейчас мы бы отдали все, чтобы вернуть ту неинтересную жизнь.

Для меня все началось в Ливерпуле, где я родилась в 1968 году, в первый день одиннадцатинедельной забастовки водителей автобусов, если верить моей матери. Родители мои тоже родились и выросли в Ливерпуле, хотя семья отца родом из Ирландии, а мать моей матери родилась в графстве Дарем. Отец мой, Брайан Хили, был столяром и работал в судостроительной компании «Кэммел Лэрд». Моя мама, Сьюзен, пока я была маленькой, овладела профессией учителя — что наверняка было совсем непросто, — но в конце концов поступила на государственную службу. Я была единственным ребенком в семье, что многим дает повод считать (и совершенно напрасно), будто я росла избалованной или замкнутой в себе. Это не так. Конечно же, не было такого, чтобы мне не хватало еды, одежды или родительской любви. Но что касается материальной стороны жизни, я не была испорчена. И хотя я была немного застенчивой девочкой, не помню, чтобы когда-нибудь страдала от одиночества.

Пока мне не исполнилось пять лет, мой мир ограничивался нашим домом в Хайтоне, восточном районе города. В этом же доме жили еще несколько больших семей, и мои самые ранние воспоминания — это игры во дворе с соседскими детьми. Когда мы уехали из Хайтона, я часто приезжала туда, чтобы играть с друзьями в камушки или классики. Наверняка местным обитателям наши игры доставляли куда меньше удовольствия, чем нам, поэтому, если кто-нибудь еще помнит наши шумные проказы, я прошу у них прощения. Лучше поздно, чем никогда.

Через пару лет после того, как умерла моя бабушка по материнской линии, не дожив до шестидесяти лет, мы переехали к моему деду в район Энфилд. Он тогда уже был на пенсии, но до этого работал управляющим в фирме, занимающейся импортом орехов и сушеных фруктов. Что касается бухгалтерии, здесь он не знал себе равных, но, как многие мужчины его поколения, совершенно ничего не смыслил ни в ведении домашнего хозяйства, ни в кулинарии, поэтому без моей бабушки ему приходилось туго. Однако я помню его всегда аккуратно одетым, а еще помню, что он каждый день ходил в церковь в белой рубашке, при галстуке и в жилете. Я тоже регулярно посещала церковь. Меня крестили и воспитали в католической вере. Училась я в католической школе и по воскресеньям посещала мессу. Так было заведено, я к этому привыкла и не имела желания что-либо менять.

Таким образом, католичество и вера в Бога стали частью фундамента моей жизни, и их я под сомнение не ставила. По крайней мере, всерьез. Да, были минуты, когда я пыталась спокойно осмыслить главное в жизни (Бог, мироздание, мое собственное существование), но, по большому счету, меня вполне удовлетворяло то, во что я верила, и то, что мне говорили люди, мнение которых было мне небезразлично. Однако я не размышляла о вере ежедневно. В моей жизни были периоды, когда церковь отходила на задний план, особенно когда я училась в университете, но она всегда была где-то рядом — источник уверенности в себе, к которому я могла припасть в трудную минуту, ища поддержку.

Возможно, из-за того, что у меня не было родных братьев и сестер, я всегда была очень близка с моими двоюродными сестрами и братьями, и у меня было немало друзей, многие из которых дороги мне и по сей день. Одна моя подруга, Линда, соседка по Хайтону, знает меня с самого рождения. Наши матери были подругами тогда и продолжают дружить сейчас. Надо сказать, что я была не только застенчивым, но еще и очень впечатлительным ребенком — не самые завидные качества, как оказалось, — но мне всегда нравилось находиться в компании, и я была не из тех детей, которые могут спокойно часами сидеть в одиночестве.