Карел Чапек - О черни, Путевые заметки

- Да, - гудит молодой гигант, - вот погодите, увидите Тромсё[Т р о м с ё, называемый Северным Парижем, - главный город округа Тромс. Десять тысяч населения, резиденция "vinmonopolet'a", епископа и охотников за тюленями. Кроме того, Тромсё достопримечателен музеем, красивыми окрестностями и тем, что он лежит на семидесятой параллели. Здесь процветает торговля открытками, шоколадом, лопарскими чувяками, табаком и мехами. Мне предложили купить в качестве сувенира свежую голову моржа, но она была слишком велика и страшно воняла. Улицы Тромсё оживлены группками лопарей в национальных костюмах, а также чучелами белых медведей. Больше ничего я о Тромсё не знаю, кроме разве того, что оттуда вылетел с французскими летчиками Амундсен в свой последний полет на север. В честь этого у самой пристани стоит небольшой памятник. ]

... В Тромсё у него жена.

СУННЫ И ФЬОРДЫ

Я знаю, словами этого не опишешь. Словами можно говорить о любви или о полевых цветах, но не о скалах. Разве можно описать пером контуры или форму горы? Я знаю, обычно говорят: "фантастические очертания", "дикие гребни гор", "мощные массивы" и так далее, но все это не то. Говорить или писать это не то, что провести пальцем по горному хребту, потрогать самые высокие пики, с удовольствием ощупать их грани, изломы, впадины. Словами не ощупаешь, как рукой, ответвления гор, их костлявый хребет, крепкие члены и сухожилия, могучие шеи и плечи, бедра и зады, колени и ступни, суставы и мышцы... Боже, какая анатомия, какая красота! Что за великолепные животные - эти лысые горы! Да, все это можно увидеть, ощупать глазами, ибо зрение-божественный инструмент, лучшее свойство нашего мозга; глаза чувствительней кончиков пальцев и острее лезвия ножа. Чего только не постигнешь главами! А слова... слова - ничто, и я не стану больше рассказывать о том, что видел. Застывшими пальцами пытался я нарисовать увиденное; пусть дует ветер, - мне нужно рисовать одну гору за другой. И вот эту, такую коренастую, всю словно слепленную из мышц, похожую на отдыхающего зверя. И вон ту, светлую, словно насыпанную из песка,- нет, правда, как будто взяли и сгребли лопатой в кучу все оползни, или вон ту, что напоминает фараонов трон - подлокотники из морен, спинка из глетчера. И ту, выточенную и высверленную в форме жерла вулкана, и обкусанную, как краюха, и ощетинившуюся сланцевыми иглами... и бог весть какие еще! Будь я геолог - знал бы по крайней мере, как все они возникли.

Шмыгая озябшим носом над своей тетрадью, торчал я на - наветренной стороне Лх. парохода, а потом рах стирал замерзшие руки на подветренной стороне, стараясь не упустить ни одной горы, Но что поделаешь, всетаки получается не то.

Ведь воздух и краски не нарисуешь, придется изобразить их словами или еще как-нибудь.

Были там тени, прозрачные, как халцедон, гладкие, как металл, длинные, как полотнища; косо падал золотистый солнечный свет на переменчивое, ясное, атласное море, пронизывая голубой, звонкий и чистый воздух; там, где море соприкасается с землей, - пролегла тонкая серебряная черта, сверкающая, как ртуть. А море - его не изобразишь ни словом, ни карандашом.

Открытый океан неописуем. То он совершенно синь, как индиго, то промозгло сер, то светел и ясен, как слал. Его бороздят белые гребни прилива, он топорщится короткими зубчатыми волнами, или по нему перекатываются длинные, тяжелые валы. Но все это, говорю вам, ничто по сравнению с водами норвежских суннов. Здесь море подернуто рябью, мелкою и серебристою, как на горном озере. Но стоит обогнуть какой-то остров, и сунн становится серый, как свинец, а длинные волны с белыми космами передают друг другу наш пароход. Вон та волна на горизонте - ух, какая! Катится прямо на "Хокона", собирает все силы, шумит, вскипает и с ревом устремляется на нас.

Но она плохо рассчитала - "Хокон" разрезал ее, лишь слегка дрогнув. За ней поднимается другая, проваливается под нос корабля и уже поднимает нас на плечи; чувствуешь, как нас несет вверх?! Ого, ну и волна! Так, а теперь мы проваливаемся, а наша корма поднимается; интересно, докуда она долезет? Корма на мгновение замерла в нерешительности; затем - треск, гул, и "Хокон" плавно качнулся - одновременно с боку на бок и от кормы к носу. Брызги взлетели до самой палубы; а путешественник держится за поручни и готов кричать от радости: вот это здорово, ах, как здорово!

Внимание, внимание, вот еще волна, уже совсем другая: у нее белые когти, она пригнулась, изготовилась к прыжку... и вдруг пропала у нас под килем.