Сватоплук Чех - Путешествия пана Вроучека

Там лунные поэты, живописцы, музыканты и создают свои творения, в которых нет ничего, кроме набора громких слов, хаоса красок, какофонии звуков. Он показывает, как смехотворна всякая нарочитая красивость, воплощением которой стал этот противоестественный мир, где изъясняются на языке романтических шаблонов и признают лишь "возвышенное и духовное". В соответствии с этим на Луне вместо трактиров - читальни. И луняне в них точно так же упиваются поэтическими строфами, как пражане сливовицей, засиживаясь где-нибудь в "Викарке" или "У петуха" (во избежание пьяных скандалов власти запрещают выдавать стихи после полуночи). Из материальной пищи там признают только росу и ароматы цветов, а обиженным судьбой бедолагам, которым достаются одпи объедки, приходится довольствоваться занюханными букетами полузасохших фиалок [ Сходные штрихи в фантастическом описании Луны мы найдем у Сирано де Бержераа. По его рассказам, жители одной из лунных империй вкушали лишь запахи съестного, а с трактирщиками расплачивались не золотом, а стихами. Но значение сходных образов у каждого автора свое. Произведение Сирано было не только сатирой на феодальное общество, но и утопией. Бедный дворянин, непризнанный поэтвольнодумец, у кого в запасе всегда было больше рифм, чем монет, так выражал свои представления о справедливости и счастье: утолять голод, вдохнув запах похлебки,, а за блага жизни платить стихами. Тогда каждый получит по заслугам. ].

Однако весь этот утонченно-изысканный мир профессиональных романтиков постепенно раскрывается как хорошо замаскированный мир мещан с его расчетливостью, продажностью, эгоизмом.

Люди умные и талантливые станут процветать, а глупцы - бедствовать. У Чеха же все насмешка, издевка: и букеты вместо супа, и стихи на закуску, которыми потчуют Броучека луняне, вызывая у него и без того стойкое отвращение ко всяким видам духовной пищи. Как оказалось, эти возвышенные существа совсем не чужды низменных забот о собственном благе. Их самозабвенное служение "чистой красоте", о которой они твердят земному пришельцу, не так уж и самозабвенно. Все они мечтают о .почестях, и рангах, завидуют чужому успеху. Рекламируют свою духовную свободу, а на самом деле зависят от щедрот мецената.

Первая повесть, таким образом, в известной мере - и косвенное изложение эстетического кредо автора. Высмеивая оторванность от жизни, автор высказывался тем самым за искусство, тесно связанное с действительностью. Издеваясь над романтической выспренностью, убеждал в преимуществах реалистического отображения -жизни, поддерживая -нерудовскую линию в литературе, ту, к которой тяготела и его собственная проза.

В повести есть еще один активный герой - сам автор. По праву рассказчика он комментирует похождения Броучека, сопереживает ему, вступает в переговоры с читателем, плавно и естественно меняет объекты своих насмешек. Это вносит в произведение публицистическое начало, придает ему черты памфлета. Строя, к примеру, вместе с паном Броучеком планы освоения лунной территории, он иронизирует и над шовинистическими настроениями чешской буржуазии ("Мы сразу же станем величайшей нацией Европы и будем свысока смотреть на немцев, французов, русских - кто из них еще сможет похвастаться тем, что имеет на Луне своих собратьев..."), и над ее бесплодными культурно-политическими акциями, создающими видимость действия ("Мы наладили бы массовые посещения Луны, где могли бы устраивать манифестации и митинги, пировать и ораторствовать на банкетах, сколько душе угодно..."), я над венским правительством, которое радо бы вытеснить чешский народ куда-нибудь подальше, хотя бы на Луну ("думаю, что наши вожди в правительстве пошли бы нам навстречу, разрешив на Луне даже пользоваться кое-какими правами, хоть и записанными в конституции, но абсолютно неуместными на Земле...").

"Истинное путешествие на Луну" - это веселая и едкая смесь гротескного изображения явных пороков "мира подлунного" и просто забавных моментов, которых тоже немало на Земле. Фантазия писателя опирается на конкретные наблюдения, имеет свои реальные земные истоки.

В этой повести господствует стихия веселого смеха.

В "Новом путешествии" смех приобретает горький оттенок. Портрет мещанина, ранее лишь намеченный, здесь достигает своей завершенности и остроты. Если сначала писатель просто додсмеивался над своим героем, то теперь обнажает всю вредоносность подобных "жучков" с круглым брюшком и недоразвитыми крыльями, с преобладающим надо всем инстинктом самосохранения и полной атрофией гражданских чувств.