Джон Чивер: Пять сорок восемь

Ее прислала Блейку администрация - он искал секретаршу. Она была стройная, застенчивая, но, пожалуй, слишком угрюмая для своих лет - ей было чуть больше двадцати. В простеньком платье, худощавая, в перекрученных чулках, но с таким мягким голосом, что Блейк решил ее попробовать. Она проработала всего несколько дней, когда призналась ему, что до этого восемь месяцев пролежала в больнице и потом ей очень трудно было найти работу, вот почему она страшно ему благодарна. Волосы и глаза у нее были темные, и всегда после ее ухода у Блейка оставалось приятное воспоминание о чем-то в темных тонах. Со временем он понял, что она очень впечатлительна и потому одинока. Однажды, когда она заговорила с ним о том, как она представляет себе его жизнь - множество друзей, деньги, большая любящая семья, - он подумал: вот оно - чувство ущербности. Чужая жизнь кажется ей намного прекрасней, чем она есть на самом деле. Как-то раз она положила ему на стол розу. Блейк выбросил цветок в корзину. "Я не люблю роз", - сказал он ей.

Она оказалась знающей, аккуратной и прекрасно печатала; единственное, что Блейку в ней не нравилось, - ее почерк. Корявый этот почерк никак не вязался с ее внешностью. Скорее она бы должна писать кругло, с наклоном влево, и действительно, следы такого почерка попадались, перемежаясь с неуклюжими печатными буквами. Почерк ее наводил на мысль, что она жертва какого-то внутреннего - эмоционального - конфликта и конфликт этот рвет связь между буквами. Недели через три, не больше, они заработались однажды допоздна, ион предложил ей зайти куда-нибудь посидеть. "Если вам хочется выпить, у меня дома есть виски", - сказала она.

Ее комната напоминала чулан. В углу были свалены коробки из-под платьев и шляп; и хотя комната, казалось, едва вмещала кровать, комод с зеркалом и стул, на который он уселся, у стены еще стояло раскрытое пианино с сонатами Бетховена на пюпитре. Она дала ему рюмку виски и сказала, что пойдет наденет что-нибудь посвободней. Блейк охотно поддержал ее, ведь, собственно, ради этого он и пришел. Если он в чем и сомневался, то только в практической стороне дела. Но неуверенность этой женщины в себе и чувство ущербности ограждали его от всяких неприятных последствий. Среди множества женщин, которых он знал, большинство лишены были чувства собственного достоинства, именно за это Блейк и выбирал их.

Через час или немногим позже, когда Блейк стал одеваться, она расплакалась. Но Блейк чувствовал себя удовлетворенным и слишком сонным, чтобы придавать значение ее слезам. Одеваясь, он заметил на комоде записку, оставленную уборщице. Свет проникал лишь из ванной - дверь была приоткрыта, - и, разглядывая в этой полутьме записку, он снова подумал, как не вяжутся с ней эти ужасные каракули, словно их писала другая, грубая и вульгарная женщина. На следующий день он сделал то, что считал единственно разумным. Когда она ушла обедать, он позвонил в администрацию и попросил ее уволить. А потом сразу уехал домой. Через несколько дней она пришла в контору поговорить с ним. Он велел ее не пускать. С тех пор он ее больше не видел, до сегодняшнего вечера.

Блейк допил второй коктейль, взглянул на часы и понял, что опоздал на экспресс. Ну что ж, поедет электричкой пять сорок восемь. Он вышел из бара; еще не стемнело, но по-прежнему шел дождь. Блейк пристально огляделся по сторонам: бедняга, кажется, ушла. По дороге к вокзалу он раз или два обернулся - опасность вроде миновала. Но ему все еще было не по себе, он понял это по тому, что оставил в баре кофейное кольцо, хотя был не из тех, кто забывает свои вещи. Эта оплошность неприятно его задела.

Блейк купил газету. Электричка была полупуста, и он, сняв плащ, занял место со стороны реки. Худой и темноволосый, Блейк был во всех отношениях человеком невзрачным, и лишь по серым глазам и бледности можно было догадаться о его дурных наклонностях. Одевался он - подобно многим из нас - так, будто подчинялся закону, регулирующему расходы населения. Плащ на нем был светло-серый, цвета шампиньона. Шляпа темно-коричневая, костюм тоже. Кроме нескольких ярких ниток в галстуке, вся прочая одежда была нарочито бесцветна, словно выполняла роль защитной окраски.

Блейк оглядел вагон, выискивая знакомых. Справа ряда через два впереди сидела миссис Комптон. Она улыбнулась ему, но улыбка ее тут же погасла. Мгновенно и устрашающе. Прямо перед Блейком расположился мистер Уоткинс. Мистеру Уоткинсу давно пора было стричься, и к тому же он нарушал закон о расходах - на нем была вельветовая куртка. Они с Блейком были в ссоре и не разговаривали.