Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов

В последнее лето юности автора этих строк, проведенное в родной Долине, у нас обедал Дж.Г.Блейн, кандидат в президенты. Воскресенье. Пришла кузина Джулиана. Бедная родственница. В кармане передника носила линейку из слоновой кости и порезала ею автору запястье, когда он свистел в воскресенье; подымалась по лестнице сразу через две ступеньки, говорила "ужасный" вместо "хороший". "Ужасно вкусный пудинг". Замечательно! Сельдь заходила тогда в реку косяками. Как-то днем сельдевые акулы, длиной в четырнадцать-пятнадцать футов, загнали рыбу вверх по реке к городской пристани. Пришел в большое волнение. Побежал по берегу реки к поселку. Вода как бы кипела белой пеной. Тайны морских глубин. С холмов надвинулась сильная гроза. Проливной дождь. Укрылся под яблоней. Потом чудесный закат. Акулы ушли с отливом вниз по реке. Великолепный час. Небеса все в пламени. Рожки дилижанса и свистки поезда. (Уже тогда поезда шли регулярно.) Звон церковных колоколов. Все до одного вышли на улицу, чтобы посмотреть на уход акул. Возвращался домой в сумерках. Мечтал о золотых часах и цепочке, глядя на вечернюю звезду. Венера? Дом полыхает огнями. Экипажи. Вспомнил, что у нас обедает мистер Блейн. Боялся линейки Джулианы.

Впервые за два года горел фонарь перед парадной дверью. Вокруг фонаря туча мотыльков. В холле ковер, по которому редко ходили. Грубый на ощупь для голых ног. Большую часть лета ходил босиком. В гостиной горели пять или шесть ламп. Грандиозное освещение по тем временам. Блестящее общество. Мистер Блейн. Грузный мужчина. Мать в темно-красном платье, из которого позже сделали занавески. Что-то неладное. Джулиана, в своем парадном черном платье, с золочеными бусами, в кружевной наколке и т.д., сидела на корточках на полу. В левой руке большая сигара. Что-то невнятно говорила. Пишущий эти строки поднялся по лестнице никем не замеченный. Помешалась в уме. В спальне на чердаке пахло чемоданами и отростком меч-рыбы. В дождливую погоду так и хочется выйти на улицу. Помочился в горшок. Ни одной ванной. Умылся дождевой водой, которую собирали в большие кадки за домом. Был очень обеспокоен видом Джулианы. Позже голоса на аллее. Разговор мужчин; горели фонари экипажей. Собаки лаяли на много миль вверх по реке.

Утром спросил Беделию. Служанку. Никогда не спрашивал родителей. Детей видят, но не слушают. Очень торжественно Беделия сказала: "Мисс Джулиана знаменитая ясновидящая. Она разговаривает с покойниками при помощи духа одного индейца. Вчера вечером она разговаривала с матерью мистера Блейна и с мальчиком из Хардуика, который утонул в реке". Никогда не понимал благочестивой старой дамы, разговаривающей с покойниками. И теперь неясно представляю себе это. Весь день следил, не появится ли Джулиана. К полднику не Пришла. Устала от разговора с покойниками. Явилась к ужину. Тот же наряд. Черное платье. Седые волосы в мелких локонах. Кружевная наколка. Громким голосом произнесла молитву: "Благодарим тебя, создатель, яко сподобил еси нас благодати твоея". Ела с аппетитом. Всегда пахло, как из буфета. От Джулианы. Запах корицы. Чабреца, шалфея и других пряностей. Не неприятный. Искал признаков ясновидящей, но видел лишь строгую старую даму. Отвислый подбородок. Бедная родственница.

Еще один индеец. Джо Трам. Жил на окраине города. Красил лицо в оранжевый цвет. Вонючая хижина, Носил шелковую рубашку. Большие медные кольца в ушах. Грязный. Ел крыс, во всяком случае, так думал автор. Последний из дикарей. Ненавижу индейцев даже в кинофильмах о Диком Западе. Прапрадедушка был убит ими, в форте Дьюкейн. Бедный янки! Так далеко от дома. Чужая река. Чужие деревья. Привели на поляну у берега реки совершенно голого в четыре часа дня. Начали пытку огнем. В восемь часов был еще жив. Кричал очень жалобно. Ненавижу индейцев, китайцев, почти всех иностранцев. Держат уголь в ванной. Едят чеснок. Повсюду чую запах польской земли, итальянской земли, русской земли, всякой чужой земли. Все изменить. Все разрушить".

Это была первая глава автобиографии, или исповеди, Лиэндера, которая в год отъезда сыновей помогла ему коротать время, после того, как "Топаз" был поставлен на прикол.

15

Вот вы прибываете с Мозесом в девять часов вечера в Вашингтон, незнакомый вам город. Держа в руке чемодан, вы ждете очереди, чтобы выйти из вагона, и идете по платформе в зал ожидания. Там вы ставите чемодан на пол и задираете голову, стремясь поскорей узнать, что припас для вас архитектор. Над вами в тусклом свете виднеются боги; если сейчас нет особых приготовлений, то вы можете постоять на полу, по которому некогда ступали президенты и короли. Вы следуете за толпой в том направлении, где слышатся звуки фонтана, и выходите из полумрака в ночь. Снова ставите свой чемодан и смотрите в изумлении. Слева от вас здание Капитолия, залитое светом. Вы так часто видели его на медальонах и открытках, что казалось он четко запечатлелся в вашей памяти. Но теперь перед вами нечто иное. Перед вами реальность.