Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов

- Иногда я думаю, что ты вовсе не любишь меня, - продолжала она, - и, уж конечно, ты придаешь слишком большое значение сексу, о, слишком большое. Беда в том, что тебе не о чем думать. Я хочу сказать, что ты, в сущности, не интересуешься делами. Большинство мужчин очень интересуются своими делами. Джей Пи обычно бывал такой усталый, когда возвращался с работы, что с трудом съедал свой обед. Большинство мужчин слишком устают, чтобы каждое утро, каждый день и каждый вечер думать о любви. Они устают, и волнуются, и ведут нормальный образ жизни. Ты не любишь своей работы, а потому все время думаешь о сексе. По-моему, это не потому, что ты действительно развращен. А просто потому, что ты ничем не занят.

Мозесу слышался скрип мела. В его спальню проник дух классной комнаты, и его розы, казалось, завяли. В зеркале он видел прелестное лицо Мелисы, непроницаемое и своенравное, созданное для того, чтобы выражать страсть и нежность, и, думая о ее неисчерпаемых возможностях, он недоумевал, почему она ими не пользуется. Некоторым объяснением могло служить то, что с ним возникали трудности - взлеты и аварийные посадки чувственности, что иногда он выпускал газы и ковырял в зубах спичкой, что он не был ни блестящим, ни красивым мужчиной, но он этого не понимал. Он не понимал, размышляя о ее словах, какое право имела она называть плодом чистой праздности ту любовь, которая делала его ко всему восприимчивым, благодаря которой даже звуки дождя, проникающего сквозь течь в водосточном желобе, казались музыкой.

- Но я люблю тебя, - с надеждой сказал он.

- Некоторые мужчины приносят из конторы работу домой, - сказала она. Большинство мужчин приносят. Большинство тех мужчин, кого я знаю. Прислушиваясь к ее словам, он испытывал такое ощущение, словно ее голос становился суше и терял свои глубокие интонации, по мере того как ее чувства мельчали. - И большинству мужчин, занятых делами, - без всякого выражения продолжала она, - приходится много разъезжать. Они много времени проводят вдали от жен. У них есть другие отдушины, кроме секса. У большинства здоровых мужчин есть. Они играют в бадминтон.

- Я играю в бадминтон.

- Ты ни разу не играл в бадминтон с тех пор, как я с тобой познакомилась.

- Раньше я играл.

- Конечно, - сказала Мелиса, - если тебе совершенно необходимо заниматься со мной любовью, я буду это делать, но я думаю, тебе следует понять, что это не самое главное.

- Ты все сводишь только к постели, - уныло сказал Мозес.

- Ты такой противный и самовлюбленный, - сказала она, покачивая головой. - Мысли у тебя такие грубые и низменные. Ты только хочешь причинить мне боль.

- Я хотел любить тебя, - сказал он. - Я весь день думал об этом и радовался. Когда я нежно попросил тебя, ты пошла к туалетному столу и напихала себе в голову куски металла. Я был полон любви, - печально сказал он. - Теперь я полон злости, во мне все кипит.

- И вся твоя злость направлена, я полагаю, на меня? - спросила она. - Я уже говорила тебе, что не могу быть всем, чем тебе хочется. Я не могу быть одновременно женой, ребенком и матерью. Ты требуешь слишком многого.

- Я не хочу, чтобы ты была моей матерью и моим ребенком, - хрипло сказал Мозес. - У меня есть мать, и у меня будут дети. В них у меня не будет недостатка. Я хочу, чтобы ты была моей женой, а ты напихала себе в голову шпильки.

- Мне казалось, мы уже давно пришли к выводу, - сказала она, - что я не в состоянии дать тебе все, чего ты хочешь...

- У меня нет больше желания разговаривать, - сказал он.

Он снял пижаму, оделся и вышел из комнаты. Он пошел по подъездной аллее и свернул на дорогу, которая вела к деревне Скаддонвил. До деревни было четыре мили; дойдя до нее и увидев, что на улицах темно, он повернул обратно по тропинке, которая шла лесом, и тишина летней ночи успокоила наконец его волнение. В дальних домах собаки услышали его шаги и лаяли еще долго после того, как он прошел. Деревья слегка покачивались на ветру, а звезд было так много а они были такие ясные, что воображаемые линии, образующие Плеяды и Кассиопею в ее кресле, казались почти зримыми. Летней ночью от темной тропинки веяло несокрушимым здоровьем - в этом месте и в это время года нельзя было питать злых чувств. Вдали Мозес увидел мрачные башни "Светлого приюта"; пройдя аллею, он вернулся в дом и лег спать. Мелиса уже спала, и она все еще спала, когда он уходил утром.

Когда он вечером возвратился, Мелисы в их комнате не было; оглядевшись в надежде обнаружить какие-нибудь признаки того, что ее настроение изменилось, он заметил, что в комнате сделана тщательная уборка. Само по себе это могло быть хорошим предзнаменованием, но он увидел, что Мелиса убрала с туалетного стола флаконы духов и выбросила все цветы. Он умылся, надел домашнюю куртку и сошел вниз. В зале был д'Альба; сидя на золотом троне, он читал приключения Микки Мауса и курил огромную сигару. Любовь к комиксам была у пего неподдельная, но в остальном, как подозревал Мозес, его поведение было позой - напоминанием о традициях Дж.П., почти безграмотного крупного оптовика. Д'Альба сказал, что Мелиса в прачечной. Это было неожиданно. За все время, что Мозес ее знал, она никогда даже близко не подходила к прачечной. Он прошел запущенным коридором, который вел куда-то в сторону от главной части дома, и по грязной деревянной лестнице спустился в полуподвальный этаж. Мелиса была в прачечной: она засовывала простыни в стиральную машину. Ее золотистые волосы потемнели от пара. Она на ответила, когда Мозес заговорил с пей, а когда он дотронулся до нее, сказала: