Джон Чивер - Скандал в семействе Уопшотов

Я запел ипподромный блюз,

Запел - и чуть не заплакал;

Запел ипподромный блюз

Все деньги я бросил на кон.

Камерон ушел из кафе и направился обратно в гостиницу "Эдем", но в мозгу все звучало:

На ипподроме грязь,

А мне и горько и тошно;

Где же мне денег взять,

Чтоб туфли купить для крошки.

Он поднимался по виа Систина, а песня все звучала:

Я пою ипподромный блюз,

Пою и чуть не плачу...

В вестибюле гостиницы Камерона ждал молодой человек, один из тех элегантно причесанных юнцов, которые околачиваются возле Пинчо. Он назвался братом Лючаны и сказал, что ей необходимо уплатить портнихе за платье, которое она наденет сегодня вечером. Вынув из кармана конверт, он передал Камерону записку Лючаны к счет на сто тысяч лир. Камерон вернул счет незнакомцу и сказал, что уплатит по нему вечером.

- Она не прийти, если вы не заплатить, - сказал юноша.

- Скажите ей, чтобы она мне позвонила, - сказал Камерон.

Он поднялся на лифте и едва успел войти в комнату, как зазвонил телефон. Это была Лючана. Камерон ясно представлял себе, как она крутит в пальцах телефонный шнур.

- Вы заплатить по счету, - сказала она, - или я с вами не встречаться. Вы давайте ему деньги.

На миг у него мелькнула мысль бросить трубку, бросить Лючану, но шум римского транспорта на римских улицах напомнил ему, как далек он от дома, что, в сущности, у него нет дома, нет друзей и что между ним и тем местом, где он приносит пользу, простирается океан. Он находится слишком, слишком далеко. Поведение и время были линейны и упорядочены; человек мчится сквозь жизнь, а угрызения совести хватают его, как собака, за поджилки. Ни здравый смысл, ни соображения Справедливости или добродетели уже его не образумят.

В дверь тихонько постучали, и вошел ласковоглазый посланец Лючаны. Камерон велел ему подождать, но шум, доносившийся с улицы, решил участь старого физика. Проведя с нею час, он снова станет самим собой, гордым и великодушным, но, чтобы достигнуть этого, он должен смириться перед тем, что его надуют, унизят, обведут вокруг пальца. Лючана одурачила его и поставила в безвыходное положение.

- Ладно, - сказал Камерон.

Они по жаре дошли до Banco di Santo Spirito [банк святого духа (итал.)], где он получил по чеку триста тысяч лир и отдал парню его сто тысяч. Затем - и это был единственный способ, каким он мог выказать свое презрение или выразить свое я, - он прошел мимо юноши и вышел из банка.

День тянулся тягостно. В семь часов Камерон принял душ и пошел на виа Венето выпить кампари. Лючана всегда опаздывала, он не знал ни одной женщины, которая бы не опаздывала, так что раньше девяти Лючана вряд ли придет в ресторан Квинтереллы. На этот раз ей следовало вести себя осторожней; она должна была понять, что его терпение может лопнуть, что он человек с характером. А так ли это? Осмелится ли он отказаться, если она велит ему стать на колени и залаять по-собачьи? Он сидел в кафе до восьми, потом вышел на улицу и зашагал вниз по склону холма. У него было тяжело на сердце, его охватило вожделение и грусть, и он чувствовал, как это унизительно - думая о Лючане, становиться таким дураком. Камерон переходил Пьяцца-дель-Пополо. Где-то зазвонил церковный колокол. Камерона всегда удивляли римские чугунные колокола с их нестройным звоном, которые вместе со своими сверстниками фонтанами вели безнадежную борьбу против шума уличного движения. Потом с холмов донесся раскат грома. Этот грохот казался отзвуком волнений его юности, а каким сильным, красивым юношей он некогда был! Мгновение спустя воздух Рима наполнился густым серым дождем. Он лил как бы с озорной горячностью.

Камерон застрял у фонтана посреди площади. К тому времени, когда движение перекрыли, он так вымок, словно выкупался в этом фонтане; все же он перебежал площадь и укрылся в церковном портике. Портик был переполнен римлянами, и ему пришлось растолкать их, чтобы найти место для себя. В толпе все пихали друг друга без всякой деликатности и без всякого стеснения, но Камерон держался со всей стойкостью, на какую был способен. Когда дождь прекратился - а прекратился он так же внезапно, как и начался, - Камерон снова вышел на площадь и взглянул на свою одежду. Рубашка прилипла к телу, галстук потерял всякую форму, от складки на брюках не осталось и следа, а когда он спустил о плеч фалды пиджака, то увидел, что его бумажник исчез.

От этого удара он прямо замер на месте. То, что он почувствовал, было гораздо сильней, чем негодование. Это была глубочайшая печаль, словно от утраты каких-то способностей или жизненно важных органов - шести дюймов кишок, желчного пузыря или нескольких коренных зубов, - тяжкий и обессиливающий шок от хирургического вмешательства. Бумажник можно купить новый. Там, откуда он приехал, у него была куча денег, но в данный момент потеря была мучительна и невосполнима, и он чувствовал себя виноватым. Ни рассеянностью, ни опьянением, ни какой-либо другой оплошностью он не помог вору - и все же чувствовал себя обманутым и одураченным, старым идиотом, дожившим до такого возраста, когда он начинает пускать на ветер свое состояние, терять билеты и деньги и становиться обузой для всех на свете. Где-то колокол пробил полчаса, и грубый железный звук напомнил ему о Лючане, о грубой целесообразности любовного акта. Мысль о Лючане заглушила в нем чувство утраты, он даже выпрямился, несмотря на мокрую одежду. О, в дождь и ветер держать в своих объятиях желанную возлюбленную! Он ступил ногой в большую кучу собачьего помета.