Ласло Дарваши: Рассказы

А женщина взяла меня за руку, повела в дом и усадила на отцов тюфяк. Но я вскочил и сказал, что мне лучше на своем, он жестче и вообще - мой; женщина, улыбаясь, сняла шубейку, подбросила в печь, на угли, пару полешек. Только теперь я увидел, какая она низенькая и плотная. Она обернулась ко мне. На ней был черный свитер с высоким воротом, юбка в клетку, и нитяные чулки, и еще башмаки с ребристой подошвой, какие носят зимой бабы в деревне. Я вдруг почувствовал невероятную слабость.

Покажи-ка, как ты обычно делаешь, сказала женщина, сев рядом. Я расстегнул ширинку и показал; но сейчас, когда она на меня смотрела, это было не так приятно.

Давно в последний раз делал, спросила женщина, улыбаясь.

Я тоже хотел улыбнуться, но у меня ничего не получилось.

Минут десять, сказал я, и рука моя замерла, и я чуть не расплакался. Тогда женщина обняла меня, поцеловала в ухо и показала, что и как. Я же в это время смеялся, кричал, даже хохотал, как отец: его смех я часто слышал, когда подходил близко к дому.

Теперь, когда отец умер, мне, наверно, какое-то время нельзя будет смеяться. Даже если женщина снова придет - а это должно случиться через несколько дней. И когда мы ляжем с ней в постель - если не за этим, то зачем же ей еще приходить, - я изо всех сил постараюсь не смеяться: стисну зубы, зажмурю глаза и буду твердить про себя: нет, нет! Вот только - выдержу ли? Дело в том, что она тоже часто смеялась. Она очень здорово умела смеяться; нелегко мне это признать, но куда лучше, чем отец. Придется попросить, чтобы она тоже пока не смеялась; по крайней мере, не очень громко. Надеюсь, она поймет. Вообще надо будет поговорить с ней, можно ли не смеяться, когда ты в постели с женщиной? Обязательно поговорю, если придет. Наверно, ей захочется взглянуть на могилу. Я ни разу еще могил не копал; зверей, правда, хоронить приходилось, но человека - ни разу. Это будет первая могила, для отца. Она будет красивой, я посажу там цветы: розы, гиацинты, гвоздики, тюльпаны.

Надо было мне передать с тем человеком, чтобы прислали черенки роз и цветочные семена. Это уже сегодня случилось, ранним утром, когда я упаковывал на дворе ненужную теперь отцову одежду: я вдруг обнаружил, что кто-то стоит в тени, на опушке. Он пришел незаметно, как дневная жара.

Я к Копфу, сказал человек и вышел на свет.

Я давно не видел других мужчин - и теперь лишь молча смотрел на него; смотрел, какой он высокий. Как отец. Его светлое, в шрамах лицо окаймляла рыжевато-каштановая подстриженная бородка; он был скорее плотным, чем толстым, и носил такую же зеленую рубаху с костяными пуговицами и такие же зеленые штаны, какие присылали нам снизу, из деревни. Люди такие красивые! Человек улыбнулся и подошел ко мне.

Я к Копфу, повторил он.

Только теперь я увидел, что сапоги его тоже такие, как наши: короткие, черные, резиновые, с белой суконной полоской по широкому верхнему краю.

Отец умер, сказал я. Человек перешагнул через веревку, на которой паслась коза, подошел еще ближе - и тут заметил покойника.

Когда?

Сегодня. На заре.

Он смотрел в землю. Вокруг валялись разбросанные инструменты, черенок лопаты, грабли, несколько банок с бобовыми консервами, щепки; теперь все это было уже мое.

Что теперь делать будешь? В деревню вернешься?

Надо похоронить его.

А потом?

Здесь останусь.

Один будешь жить?

Я пожал плечами: само собой.

Он подошел к отцу, присел рядом, смахнул с его лица лист лопуха. Долго смотрел в мертвенно-белые глазницы; отец лежал очень бледный, на ресницах его поблескивала роса, по лбу ползали мелкие рыжие муравьи. Человек закрыл отцу глаза; губы его шевелились, шепча что-то. Я протянул ему лопух.

Положите обратно, пожалуйста. Он так хотел.

Человек выпрямился, вытер о штаны волосатые руки - сначала ладони, потом тыльные стороны. На штанах остались влажные полосы. Теперь он изучал мое лицо. Набрал воздуха в грудь, медленно выпустил. Голос у него был глубокий, привыкший к доброте.

Только вот что: норма останется прежней.

Не беспокойтесь, я знаю.

Он потряс головой. Странно было, что он так удивлен.

И что, совсем ничего не изменится?

Все останется, как было.

Человек двинулся прочь. Он опять был в тени, когда я крикнул вдогонку.

Вы кто?

Младший брат Копфа, ответил он, но лица его я уже не видел.

Консервов бобовых больше не надо, крикнул я снова.

Человек кивнул, постоял несколько секунд на опушке - и исчез в лесу. Я знал, теперь отца можно хоронить. Солнце поднималось все выше, дымка над лесом растаяла. День опять будет жаркий. Очень жаркий. Сейчас я копаю яму. Земля тут каменистая, дело движется медленно.