Квинси Де - Исповедь англичанина, любителя опиума

При написании "Исповеди..." задача проиллюстрировать названную особенность воздействия опиума была второстепенной, побочной: основная цель автора заключалась в изображении самой способности видеть сны. Общий план книги строился иначе. Предположим, некий читатель, осведомленный о подлинном замысле "Исповеди", как он изложен выше (а именно, о желании продемонстрировать процесс сновидения), задал бы вопрос:

- Отчего ваши сны стали превосходить яркостью сны других людей?

В ответ последовало бы:

- Оттого (praemissis praemittendis {исходя из должных предпосылок (лат.).}), что я принимал опиум в чрезмерных дозах.

Далее, на новый вопрос: "Почему же вы начали употреблять опиум чрез меру?" - ответ был бы таким: "Потому что некие предшествовавшие тому жизненные события вызвали ослабление органа, нуждавшегося (или так казалось) в этом стимуляторе".

Тогда, поскольку опиумные сновидения не всегда могли быть понятны без учета предыдущих событий, сделалось необходимым о них рассказать. Таким образом, приведенные вопросы и ответы раскрывают внутреннюю закономерность произведения - то есть принцип, обусловивший его форму, - раскрывают, однако, в обратной, противоположной последовательности. Сама книга начинается повествованием о моих ранних злоключениях. Присущий этим событиям ход развития привел к опиуму как к средству облегчить их последствия; опиум столь же естественным образом привел к сновидениям. Однако в слитном изложении фактов развязка поменялась местами с отправной точкой.

В заключение моего скромного труда читателю предлагалось (причем совершенно чистосердечно) увериться в том, что мною одержана победа над тиранией опиума. На деле я брал верх над ним дважды, причем во втором случае победа стоила мне гораздо больших усилий, нежели в первом. И все же вновь не избежал уже совершенной мною ранее ошибки. Я упустил из виду, что при воздержании от опиума - а это тяжкое испытание при любых обстоятельствах усиленная физическая нагрузка (как я усвоил позднее) есть единственный способ сделать это испытание более или менее сносным. В ту пору я не придал значения главному sine qua non {обязательному условию (лат.).}, способному прочно закрепить одержанный триумф. Дважды я сникал, дважды восставал снова. Дрогнул я и в третий раз - отчасти по причине, указанной выше (невнимание к физическим упражнениям), отчасти и по другим причинам, изъяснением каковых вряд ли уместно обременять сейчас читателя. Я мог бы удариться в назидательность, если бы пожелал; вероятно, читатель сам выведет мораль, желаю я того или нет. Между тем ни той, ни другой стороне неведомы в полной мере все обстоятельства дела: мне из-за естественной пристрастности суждения; читателю (да позволено мне будет это заметить) они не доступны изначально.

В продолжение того времени, когда я в третий раз простерся ниц перед мрачным идолом, по прошествии нескольких лет, передо мной стали медленно проступать небывалые, устрашающие призраки. Поначалу я почитал их случайностями, устранимыми известными мне средствами. Однако когда я не мог уже долее скрывать от себя, что зловещие симптомы надвигаются на меня неспешно, размеренно, но неуклонно - неустанно возрастая в силе, я, охваченный паникой, попытался обратиться в бегство в третий раз. Но спустя немного недель, несмотря на все усилия двинуться вспять, я осознал всем своим существом, что возврат более невозможен. Иначе говоря, если прибегнуть к образам моих сновидений, переводивших все сущее на свой собственный язык, я увидел, сквозь необозримые области мрака, величественные врата: до сих пор они всегда представлялись мне распахнутыми настежь, но теперь вход был прочно от меня заперт и убран траурным крепом.

Оказавшись в катастрофическом положении - в положении человека, которого чудом не затянуло в клокочущий поблизости водоворот и который вдруг обнаруживает, что спасший его поток неотвратимым кружением устремляется в ту же самую гибельную бездну, - я припомнил один поразительный эпизод из современного романа, имеющий сходство с моей участью.

Настоятельница некоего монастыря, сама заподозренная в симпатиях к протестантству и потому лишенная какой-либо возможности употребить власть, узнает, что одну из подопечных ей монахинь (как ей известно, совершенно безосновательно) обвиняют в преступлении, влекущем за собой чудовищную кару. По окончании суда монахиня будет заживо замурована в стене; приговор обжалованию не подлежит: улики против осужденной ничем не оспорить, разве что показаниями, какие нельзя привлечь; судьи настроены по отношению к преступнице крайне враждебно. Дальнейшие события только подтверждают худшие опасения читателей. Свидетели дают показания; убедительного опровержения не находится; подсудимая признана виновной, приговор вынесен - остается лишь привести его в исполнение. В этот критический момент аббатиса, оповещенная слишком поздно, когда всякое вмешательство уже бесполезно, напоминает сама себе, что в соответствии с неукоснительно соблюдаемыми правилами в ее распоряжении есть еще одна-единственная ночь: вплоть до рассвета осужденная не может быть изъята из-под ее опеки. Эту ночь, следовательно, она использует, невзирая на любой риск, для спасения подруги. В полночь в монастыре воцаряется полная тишина - и аббатиса прокрадывается по безмолвным переходам, ведущим к камерам, где томятся узники. Под монашеским одеянием она прячет отмычку. Уверенная, что перед ней откроется любая дверь, аббатиса уже предвкушает упоение той минуты, когда заключит освобожденную подругу в свои объятья. Внезапно она оказывается у нужной двери, впереди смутно различается нечто темное; аббатиса приподнимает лампу - и в нише над входом видит траурный стяг инквизиции, видит облаченные в черное фигуры неумолимых посланцев Святой Палаты {7}.