Мопассан Де - Брошенный

Подойдя к жилью, д'Апреваль подал голос:

- Есть тут кто-нибудь?

Появилась девочка лет десяти с босыми грязными ногами, в шерстяной юбке поверх рубашки, боязливая и неприветливая. Она встала в дверях, словно преграждая вход - Вам чего? - спросила она.

- Отец дома?

- Нету.

- Где же он?

- Не знаю.

- А мама?

- Коров пошла доить.

- Скоро вернется?

- Не знаю.

Неожиданно старая дама, словно опасаясь, что ее уведут насильно, предупредила:

- Я не уйду, не повидав его.

- Мы подождем, дорогая, Они повернули было обратно, но увидели, что к дому направляется крестьянка с двумя, несомненно, тяжелыми ведрами из оцинкованного железа, на котором то и дело ослепительно вспыхивали зайчики.

На ней была линялая коричневая фуфайка в обтяжку, вымоченная дождями, побуревшая от солнца; она припадала на правую ногу и выглядела в своих обносках бедной неопрятной служанкой.

- Вот и мама, - объявила девочка.

Женщина окинула чужих недобрым подозрительным взглядом и, словно не замечая их, вошла в дом.

Выглядела она старухой: у нее было лицо истой крестьянки - худое, желтое, жесткое, словно вырубленное из дерева.

Д'Апреваль окликнул:

- Хозяйка! Мы зашли спросить, не продадите ли нам по стакану молока.

Она поставила ведра, вышла на порог и буркнула:

- Мы молоко не продаем.

- Но у нас все во рту пересохло. Эта дама уже в годах, она сильно устала. Не дадите ли нам чего-нибудь попить?

Крестьянка опасливо и мрачно поглядывала на них Наконец она согласилась.

- Ладно, уж раз пришли, будет вам молоко, - сказала она и скрылась в доме.

Затем девочка вынесла и поставила под яблоней два стула; следом за нею вышла мать с двумя чашками парного молока.

Она остановилась рядом с посетителями, наблюдая за ними и силясь угадать, что же у них на уме.

- Вы из Фекана? - спросила она.

Д'Апреваль подтвердил:

- Да, мы проводим там лето. И, помолчав, добавил:

- Вы не могли бы раз в неделю доставлять нам цыплят?

Крестьянка заколебалась, потом ответила:

- Пожалуй. Вам ведь ранних надо?

- Да, ранних.

- А сколько вы даете за них на рынке? Д'Апреваль - он, конечно, этого не знал - повернулся к своей подруге:

- Почем вы платите за птицу, дорогая? За цыплят? С глазами, полными слез, она выдавила:

- Когда четыре франка, когда четыре пятьдесят. Хозяйка удивленно покосилась на нее и поинтересовалась:

- Чего эта дама плачет? Больна, что ли? Не найдясь, что ответить, он замялся:

- Да нет... Она... Она потеряла по дороге часы, очень красивые, и расстроилась. Если кто-нибудь найдет, дайте нам знать.

Тетка Бенедикт промолчала: тут что-то не чисто, - думалось ей.

Внезапно она объявила:

- А вот и хозяин!

Она одна заметила мужа, потому что стояла лицом к калитке.

Д'Апреваль вздрогнул, г-жа де Кадур чуть не свалилась со стула - так резко она повернулась.

Шагах в десяти от них, согнувшись вдвое и отдуваясь, мужчина тащил за собой на веревке корову.

Не обращая внимания на посторонних, он выругался;

- У, падаль, будь ты проклята!

И, добравшись до хлева, скрылся в нем.

У старой дамы мгновенно высохли слезы; мысли ее смешались, и она застыла, онемев от ужаса. Сын! Это ее сын!

Д'Апреваль, почувствовав - и не менее болезненно - то же, что она, растерянно осведомился:

- Это господин Бенедикт?

Хозяйка насторожилась.

- А кто вам сказал, как его звать?

Д'Апреваль нашелся:

- Кузнец у шоссе.

Все примолкли и уставились на открытую дверь хлева, черной дырой зиявшую в стене. Внутри ничего нельзя было разглядеть - слышались только неясный шум, возня и топот, приглушенный разбросанной по земле соломой Наконец хозяин вышел на порог, утер лоб и крупными неторопливыми шагами вразвалку направился к дому.

Поравнявшись с посторонними и опять словно не заметив их, он приказал жене:

- Нацеди-ка кружку сидра - пить охота. И вошел в дом. Хозяйка исчезла в погребе, оставив парижан одних.

Госпожа де Кадур, потеряв голову, взмолилась:

- Уйдем отсюда, Анри, уйдем!

Д'Апреваль бросил на стул пять франков, подхватил спутницу под руку и повел со двора, изо всех сил прижимая к себе, он боялся, что она сейчас упадет.

Выйдя за калитку, г-жа де Кадур разрыдалась. Содрогаясь от боли, она простонала:

- О-ох! Так вот что вы из него сделали! Д'Апреваль, побелев, сухо отпарировал:

- Я сделал, что мог. Ферма его стоит восемьдесят тысяч франков. Не каждый буржуа оставляет сыну такое наследство.

Не сказав больше ни слова, старики побрели обратно. Г-жа де Кадур все никак не могла унять слезы. Они капали у нее из глаз, скатывались по щекам.