Мопассан Де - На разбитом корабле

Тьма уже окутала нас, и мы сидели, прижавшись друг к другу, окруженные мраком и водой. К плечу моему привалилось дрожащее плечо англичанки, у которой то и дело стучали зубы; но я чувствовал сквозь платье тепло ее нежного тела, и это ощущение казалось мне сладостным, как поцелуй. Разговоры прекратились; мы сидели неподвижно, молча, съежившись, как звери в клетке во время грозы. Тем не менее наперекор всему - и ночи и грозной, нарастающей опасности - меня начинало даже радовать, что я нахожусь здесь: пусть я мерзну и рискую жизнью, пусть впереди долгие часы ужаса и мрака, но я проведу их бок о бок с такой хорошенькой, такой обворожительной девушкой!

Я спрашивал себя: откуда это Неизъяснимое чувство довольства и счастья?

Откуда? Почем я знаю! От того, что рядом она? Кто? Незнакомая англичаночка? Я не любил ее, совсем не знал, а все-таки был растроган и покорен. Мне хотелось спасти ее, пожертвовать ради нее собой, хорошенько насумасбродить. Странное дело! Почему присутствие женщины так действует на нас? Пленяемся ли мы ее обаянием? Или, как от вина, хмелеем от ее молодости и красоты?

А может быть, это прикасается к нам любовь, таинственная сила, которая всегда стремится соединить два живых существа, которая, столкнув мужчину с женщиной, пробует на них свою власть и преисполняет им сердце неясным скрытым глубоким волнением, как поят влагой землю, чтобы она родила цветы.

Между тем нам становилось все более жутко от безмолвия ночи, безмолвия неба, потому что внизу, вокруг себя, мы различали неясный, негромкий, нескончаемый гул - глухой рокот прилива и монотонный плеск волн о судно.

Вдруг я услышал всхлипывания. Плакала младшая из англичанок. Отец попытался успокоить ее, и они заговорили на своем языке, которого я не понимал. Я догадывался только, что он подбадривает ее, но ей по-прежнему страшно.

Я спросил свою соседку:

- Очень озябли, мисс?

- О да, очень много озябла!

Я предложил ей свое пальто, она отказалась, но я сбросил его и, несмотря на протесты, закутал девушку. Пока мы возились, я коснулся ее руки, и у меня пробежала по телу сладкая дрожь.

За последние минуты в воздухе посвежело, вода громче заплескала о борта. Я встал, и меня словно стегнуло по лицу. Подул ветер!

Англичанин тоже заметил перемену, но ограничился лишь кратким:

- Это есть для нас очень плохо. Еще как плохо! Нас ожидала верная смерть, начни непогода, пусть даже не слишком сильная, раскачивать разбитый корабль; он был так искалечен и расшатан, что первая же высокая волна разнесла бы его в щепы.

С каждой секундой, с каждым новым порывом крепчавшего ветра нас все больше охватывало отчаяние. Море уже заволновалось, и мне было видно, как во мгле возникают и вновь исчезают белые полосы пены; валы, накатываясь на корпус "Мари-Жозефа", встряхивали его короткими толчками, и каждый из них отдавался у нас в сердце.

Дрожащая англичанка прильнула ко мне, и, чувствуя, как она трепещет, я испытывал безумное желание стиснуть ее в объятиях.

Вдалеке, по всему побережью - перед нами, слева, справа и позади нас, поблескивали белые, желтые, красные маяки, похожие на огромные великаньи глаза; они вращались, словно следя за нами и нетерпеливо ожидая нашей гибели. Один особенно докучал мне. Каждые полминуты он потухал и тут же вспыхивал опять; это был настоящий глаз, и веко его непрестанно подергивалось, пряча огненный взор.

Время от времени англичанин чиркал спичкой, смотрел на часы и снова прятал их в карман. Вдруг он невозмутимо и торжественно бросил мне через головы дочерей:

- Поздравляю с Новый год, сударь.

Была полночь. Я протянул руку, он пожал ее, произнес несколько слов по-английски и неожиданно затянул вместе с дочерьми Cod save the Queen <����Боже, храни королеву (англ.).>. Гимн взметнулся к немому черному небу и растаял в его просторе.

Сперва я чуть не расхохотался, потом почувствовал волнение, глубокое и необычное. Пели те, кто терпел крушение, кто приговорен к смерти, и в этом было что-то мрачное и высокое, нечто от молитвы, нет, нечто большее, сравнимое только с древним величавым; Ave, Caesar, morituri te salutant <����Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).>.

Когда они кончили, я попросил свою соседку спеть балладу, предание, что угодно, лишь бы заглушить нашу тревогу. Она согласилась, и ее молодой чистый голос разнесся в ночи. Исполняла она, видимо, что-то грустное, протяжные звуки, медленно срывавшиеся у нее с губ, реяли над водой, как раненые птицы.