Мопассан Де: Признание

Она отправлялась в семь утра с двумя большими корзинами: в одной молочные продукты, в другой - птица; выходила на большую дорогу и дожидалась там почтовой кареты из Ивето.

Поставив корзины наземь, Селеста садилась на край канавы; куры с коротким острым клювом, утки с широким плоским носом, просунув головы сквозь ивовые прутья, таращили круглые, глупые и удивленные глаза.

Подкидывая задок в такт неровной рысце белой клячи, вскоре подъезжал неуклюжий рыдван, нечто вроде желтого сундука с покрышкой из черной кожи. И кучер Полит, веселый, здоровенный малый, с брюшком, хотя и молодой, до того опаленный солнцем, исстеганный ветрами, вымоченный ливнями и покрасневший от водки, что лицо и шея стали у него кирпичного цвета, кричал еще издали, пощелкивая кнутом:

- Здравствуйте, мамзель Селеста! Как здоровье? Как живете?

Она протягивала ему одну за другой корзины, он ставил их на империал. Затем Селеста задирала ногу, чтобы вскарабкаться на высокую повозку, и показывала толстые икры, обтянутые синими чулками.

И всякий раз Полит отпускал одну и ту же шутку:

- Смотри-ка, они не похудели. И Селеста смеялась, находя это забавным. Затем раздавалось: "Но-о-о, Малютка!" - и тощая лошадь трогалась в путь.

Селеста, достав кошелек из глубокого кармана, медленно извлекала десять су - шесть за себя и четыре за корзины - и через плечо передавала их Политу. Тот брал, говоря:

- Ну как, забавляться-то еще не сегодня будем?

И он хохотал от всей души, повернувшись всем туловищем, чтоб удобнее было на нее смотреть.

Она с болью в сердце отдавала всякий раз полфранка за три километра пути. А когда у нее не случалось медяков, она страдала еще больше, никак не решаясь разменять серебряную монету.

И как-то раз, платя ему, она сказала:

- А ведь с меня, как я постоянно езжу, вам бы не надо брать больше шести су, а? Он засмеялся:

- Шесть су, красавица? Нет, вы стоите дороже, право.

Она настаивала:

- Для вас это не составило б и двух франков в месяц.

Настегивая свою клячу, он закричал:

- Идет, я парень сговорчивый, я уступлю вам, а мне чтоб за это была забава! Она простодушно спросила:

- Про что это вы говорите?

Его это так рассмешило, что он даже закашлялся от хохота.

- Забава, черт возьми, и есть забава. Ну какая бывает забава у девки с парнем, когда они пляшут вдвоем, только без музыки?

Она поняла и, покраснев, заявила:

- Такая забава не по мне, господин Полит. Но он не смутился и повторил, все больше и больше потешаясь:

- Не миновать вам этой забавы, какая бывает у девки с парнем.

И с той поры всякий раз, как она ему платила, он завел привычку спрашивать:

- Ну как, забавляться-то еще не сегодня будем? Теперь и она тоже отвечала шуткой:

- Сегодня нет, господин Полит, а уж в субботу непременно.

И он кричал, смеясь, как всегда:

- Ладно, красавица, в субботу, значит. Все же про себя она прикидывала, что за два года поездок с Политом она переплатила добрых сорок восемь франков, а в деревне сорок восемь франков на дороге не валяются; она подсчитала также, что еще через два года это встанет ей около ста франков.

И как-то раз, в весенний день, когда они ехали одни и он по обыкновению спросил ее: "Ну как, забавляться-то еще не сегодня будем?" она ответила:

- Как вам будет угодно, господин Полит. Он нисколько не удивился и, перешагнув через заднюю скамейку, довольный, пробормотал:

- Ну вот и хорошо. Я ведь знал, что так и будет.

Старая белая кобыла поплелась таким медленным шагом, что казалось, она топчется на месте, глухая к окрику, который время от времени доносился из повозки: "Но-о-о, Малютка! Но-о-о, Малютка!"

Три месяца спустя Селеста заметила, что она беременна.

***

Все это она плачущим голосом рассказала матери, и старуха, побелев от гнева, спросила:

- Сколько же ты выгадала? Селеста ответила:

- За четыре месяца восемь франков наверняка. Тут бешенство крестьянки прорвалось, она бросилась на дочь и опять начала ее так бить, что у самой дух зачался. Потом, придя немного в себя, спросила:

- Ты сказала ему, что беременна?

- Ясное дело, не сказала.

- Почему не сказала?

- Да он опять бы заставил меня платить.

Старуха задумалась, потом, взявшись за ведра, проговорила:

- Ну ладно, вставай и постарайся дойти. И, помолчав, добавила:

- Смотри, ничего ему не говори, пока сам не заметит, чтоб нам этим попользоваться до седьмого, а то к до девятого месяца.

Селеста поднялась, все еще плача, растрепанная, с распухшим лицом, и продолжала путь тяжелым шагом.