Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: «О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)». Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так всё понял.
По правде говоря, я предпочёл бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: «Ату его! Ату!» Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.
Те, кто хорошо знают Бертрама Вустера, разбуди их ночью, скажут вам, что он, как правило, парень несгибаемый, и даже когда дела его плохи, поднимается по самым гнилым ступеням самого себя к сияющим вершинам совершенства. Не часто бывает, что я вешаю нос или перестаю радовать друзей лучезарной улыбкой.
И тем не менее, хочу вам честно признаться, что, направляясь в библиотеку на выполнение стефиного задания, которое и в кошмарном сне не приснится, я чувствовал, что удача повернулась ко мне, мягко говоря, спиной, а счастье изменило с первым встречным. Я брёл по коридору, понурившись, а ноги мои, как пишут в книгах, стали свинцовыми и явно не желали следовать в заданном направлении.
Стефи сравнила предстоящий мне дурацкий розыгрыш с визитом к зубному врачу, но к концу своего путешествия я чувствовал себя вовсе даже не пациентом, а мальчишкой, которому предстояла запланированная встреча с директором школы. Если помните, я рассказывал, как однажды в юном возрасте прокрался ночью в логово Обри Апджона, надеясь полакомиться печеньем, и неожиданно столкнулся с вредным старикашкой нос к носу, причём я был одет в весёленькую пижаму, а он - закован в твидовый костюм и гнусную усмешку. Перед тем как мы расстались, он назначил мне на завтра свидание в том же месте в половине четвёртого, и сейчас мои ощущения почти полностью совпали с теми, которые я испытывал в ту далекую минуту, когда постучал в директорскую дверь и услышал, как голос, весьма отдалённо напоминавший человеческий, пригласил меня войти.
Единственное различие заключалось в том, что если Обри Апджон находился в полном одиночестве, сэр Уаткин Бассет развлекался в компании. Когда я занёс руку, чтобы постучать в дверь, до моего слуха донеслось невнятное бормотание голосов, а когда вошёл в библиотеку, то убедился, что уши меня не обманули. Папаша Бассет сидел за столом, а рядом с ним стоял констебль Юстас Оутс.
Данное зрелище окончательно меня доконало. Не знаю, сажали ли вас когда-нибудь на скамью подсудимых, но если вам доводилось бывать в подобной ситуации, вы поймёте, что воспоминания такого рода не вышибешь из памяти за просто так; я имею в виду, если спустя какое-то время вы вдруг увидите перед собой восседающего мирового судью и торчащего как столб констебля, душа у вас наверняка уйдёт в пятки, и вообще, вы почувствуете себя, хуже не придумаешь.
Пронзительный взгляд из-под бровей, которым одарил меня старикашка Б. никак не улучшил моего настроения.
- Да, мистер Вустер?
- Э-э-э, гмм: не могли бы вы уделить мне несколько минут для разговора?
- Для разговора? - Ежу было ясно, отвращение по поводу того, что всякие там Вустеры поганят его Святая святых, боролось в сэре Уаткине с обязанностью, которую каждый хозяин испытывает по отношению к гостю. В результате этой борьбы, исход которой до последней секунды был неясен, последнее чувство всё-таки одержало победу, хоть и весьма сомнительную. - Да, конечно: я имею в виду: если вам действительно так необходимо: вне всяких сомнений: прошу вас, садитесь.
Я плюхнулся в кресло, и, по правде говоря, мне сразу полегчало. Сами понимаете, когда тебя распекают в суде, приходится стоять. Старикашка Бассет подозрительно на меня посмотрел и, убедившись, что я украдкой не запихиваю себе за пазуху его ковёр, вновь заговорил с констеблем.
- На сегодня всё, Оутс.
- Слушаюсь, сэр.
- Вы поняли, что вам надлежит сделать?
- Да, сэр.
- Что же касается ваших подозрений, я, несомненно, их учту и, смею вас заверить, проведу самое тщательное расследование.
Усердный служака затопал к двери и исчез, а старикан Бассет, поворошив (наверняка, для виду) на столе какие-то бумаги, скосил на меня глаз.
- Это был констебль Оутс, мистер Вустер.
Читать дальше