Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI-LXII)

После завтрака миссис Скьютон сделала вид, будто с девической грацией опирается на руку майора, но в действительности ее энергически поддерживала с другой стороны горничная Флауэрс, а сзади подпирал паж Уитерс, и таким образом ее довели до кареты, в которой ей предстояло ехать вместе с Флоренс и Эдит в Брайтон.

- Неужели Джозеф окончательно изгнан? - спросил майор, просовывая в дверцу свою пурпурную физиономию. - Черт возьми, сударыня! Неужели Клеопатра так жестокосердна, что запрещает своему верному Антонию Бегстоку предстать пред лицом ее?

- Убирайтесь! - сказала Клеопатра. - Я вас не выношу. Если будете умником, можете навестить меня, когда я вернусь.

- Скажите Джозефу, сударыня, что он может жить этой надеждой, - ответил майор, - иначе он умрет от отчаяния.

Клеопатра содрогнулась и откинулась назад.

- Эдит, дорогая моя, - воскликнула она, - скажи ему...

- Что?

- Такие ужасные слова! - продолжала Клеопатра. - Он говорит такие ужасные слова!

Эдит сделала ему знак удалиться, приказала кучеру трогать и оставила несносного майора мистеру Домби. К нему он и вернулся посвистывая.

- Вот что я вам скажу, сэр, - объявил майор, заложив руки за спину и широко расставив ноги, - наша очаровательная приятельница попала в переделку.

- Что вы хотите этим сказать, майор? - осведомился мистер Домби.

- Я хочу сказать, Домби. - ответил майор, - что скоро вам предстоит стать зятем-сироткой.

Это шутливое определение его особы столь не понравилось мистеру Домби, что майор в знак глубокой серьезности закончил фразу лошадиным кашлем.

- Черт возьми, сэр, - сказал майор, - какой смысл приукрашивать факты! Джо - человек прямой, сэр. Такая у него натура. Если уж вы принимаете старого Джоша, берите его таким, каков он есть; и вы убедитесь, что Дж. Б. дьявольски шершавая старая терка. Домби, мать вашей жены собирается в дальний путь, сэр.

- Боюсь, что миссис Скьютон перенесла сильное потрясение, - с философическим спокойствием заметил мистер Домби.

- Потрясение, сэр! - воскликнул майор. - Она разбилась вдребезги!

- Однако перемена климата и уход могут оказаться весьма благотворными, - продолжал мистер Домби.

- Не верьте этому, сэр, - возразил майор. - Черт возьми, сэр, она никогда не укутывалась как следует! Если человек хорошенько не кутается, сказал майор, застегивая свой светло-коричневый жилет еще на одну пуговицу, - у него нет надлежащей опоры. Но некоторые люди хотят умереть. Они хотят смерти. Черт возьми, они хотят этого! Они упрямы. Вот что я вам скажу, Домби, может быть, это некрасиво, может быть, это не утонченно, может быть, это грубо и просто, но человеческая порода улучшилась бы, сэр, если бы влить в нее немножко настоящей старой английской бегстоковской крови.

Сообщив эти драгоценные сведения, майор, лицо коего было поистине синим, каковы бы ни были другие качества, которыми он отличался или в коих нуждался для того, чтобы причислить себя к "настоящей старой английской" породе (эта порода никогда еще не была точно определена), майор унес свои рачьи глаза и апоплексическую физиономию в клуб и там пыхтел целый день.

Клеопатра, попеременно брюзгливая, самодовольная, бодрствующая и засыпающая, но неизменно юная, прибыла в тот же вечер в Брайтон, рассыпалась, по обыкновению, на куски и была уложена в постель. Здесь мрачная фантазия могла бы нарисовать грозный скелет, совсем непохожий на горничную, - скелет, стерегущий у розовых занавесок, привезенных сюда, чтобы они делились своим румянцем с Клеопатрой.

На высшем совете медицинских светил было постановлено, что она должна ежедневно выезжать на прогулку и ежедневно, если силы ей позволят, выходить из экипажа и прогуливаться пешком. Эдит готова была сопровождать ее - всегда готова была сопровождать ее, по-прежнему безучастно-внимательная и невозмутимо прекрасная, - и они выезжали вдвоем: с тех пор, как матери стало хуже, Эдит в присутствии Флоренс чувствовала себя неловко и как-то раз, поцеловав Флоренс, сказала ей, что предпочитает быть наедине с матерью.

Однажды миссис Скьютон пребывала в раздражительном и сварливом расположении духа, напоминающем ее состояние в период выздоровления после первого удара. Сначала она молча сидела в экипаже, посматривая на Эдит, потом взяла ее руку и горячо поцеловала. Дочь не отняла руки и не сопротивлялась, когда мать подняла ее, но эта рука, когда ее выпустили, снова упала. Тогда миссис Скьютон начала хныкать и причитать, говорить о том, какой она была прекрасной матерью и как ею пренебрегают. Время от времени она снова принималась капризно твердить об этом, когда они уже вышли из экипажа, и она, прихрамывая, тащилась, опираясь на Уитерса и на палку; Эдит шла рядом, а экипаж медленно следовал за ними на некотором расстоянии.