Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)

- И еще меня радует, - продолжала Руфь Пинч, которая теперь, оправившись от первого потрясения, стала весела и говорлива, от чистого сердца желая видеть во всем самую лучшую сторону, что было как две капли воды похоже на Тома, - меня бесконечно радует, что вы сможете передать ему, как хорошо мне здесь живется, более чем роскошно, и что ему вовсе незачем горевать и жалеть о том, что мне приходится жить своими трудами. О боже мой! Пока я знаю, что он счастлив, и пока он знает то же самое обо мне, говорила сестра Тома, - мы оба можем вытерпеть без единого слова жалобы, без единой горькой мысли гораздо больше того, что нам приходилось терпеть до сих пор, в этом я твердо уверена. - И если когда-нибудь говорили чистую правду на нашей грешной земле, то, конечно, ее высказала в этих словах сестра Тома.

- Да, да, разумеется! - воскликнул мистер Пексниф, чьи глаза тем временем приковались к воспитаннице. - А как поживаете вы, мое прелестное дитя?

- Очень хорошо, благодарю вас, сэр, - ответила эта замороженная невинность.

- Какое милое личико, дорогие мои. - сказал мистер Пексниф, обращаясь к дочерям. - Очаровательные манеры!

Обе девицы уже с первой минуты начали восторгаться отпрыском благородного семейства (надо полагать, что это был кратчайший путь к сердцу родителей). Миссис Тоджерс божилась, что никогда в жизни не видела ничего до такой степени ангелоподобного.

- Только крыльев не хватает душечке, а то ни дать ни взять настоящий сиропчик! - говорила добрая женщина, подразумевая, вероятно, серафимчика.

- Если вы передадите вот это вашим почтеннейшим родителям, - сказал мистер Пексниф, доставая визитную карточку, - и скажете, что я и мои дочери...

- И миссис Тоджерс, папа, - подсказала Мерри.

- И миссис Тоджерс из Лондона, - прибавил мистер Пексниф, - что я, мои дочери и миссис Тоджерс из Лондона не решились беспокоить их без приглашения, так как нашей целью было просто справиться о здоровье мисс Пинч, брат которой, молодой человек, служит у меня, и что я, как архитектор, не могу уйти из этого весьма элегантного дома, не воздав должного строгому и изящному вкусу владельца и его умению ценить то высокое искусство, которому я посвятил всю свою жизнь и расцвету и успехам которого пожертвовал... гм... всем состоянием, - то я буду вам весьма признателен.

- Миледи посылает поклон мисс Пинч, - неожиданно появившись, произнес лакей, совершенно тем же тоном, что и раньше, - и желала бы знать, чему барышня сейчас обучается.

- А! Вот и молодой человек, - сказал мистер Пексниф. - Он может передать карточку. Будьте любезны, молодой человек, с поклоном от меня. Дорогие мои, мы препятствуем занятиям. Идемте.

На минуту возникло некоторое замешательство из-за того, что миссис Тоджерс открыла плетеную корзиночку и поспешила вручить "молодому человеку" одну из своих собственных карточек, на которых, кроме разных подробностей насчет условий оплаты в коммерческом заведении, имелось еще и примечание в том смысле, что М. Т. при сем пользуется случаем принести благодарность джентльменам, которые оказали ей предпочтение, и просит, если они довольны столом, не отказать в любезности порекомендовать ее своим знакомым. Но мистер Пексниф с замечательным присутствием духа перехватил этот документ, спрятал к себе в карман и застегнулся на все пуговицы.

После чего он обратился к мисс Пинч еще снисходительнее и любезнее прежнего, - так как было желательно дать ясно понять лакею, что они вовсе ей не друзья, а покровители:

- Всего лучшего! До свидания! Господь вас благослови! Вы можете рассчитывать на мое постоянное покровительство вашему брату Томасу. Не беспокойтесь ни о чем, мисс Пинч!

- Благодарю вас, - растроганно сказала сестра Тома, - тысячу раз благодарю!

- Не стоит благодарности, - возразил мистер Пексниф, ласково гладя ее по голове. - Лучше и не поминайте про это. Иначе я рассержусь. Мое милое дитя (к воспитаннице), прощайте! Это волшебное создание, - продолжал мистер Пексниф, мечтательно глядя в упор на лакея, как будто имел в виду именно его, - явившись на моем пути, озарило его таким блеском, что я никогда этого не забуду. Дорогие мои, вы готовы?

Они были еще не совсем готовы, потому что никак не могли расстаться с воспитанницей мисс Пинч. В конце концов они оторвались от нее и, величественно прошелестев юбками мимо бедной мисс Пинч, каждая с надменным кивком и книксеном, задушенном при самом рождении, выплыли в коридор.

Молодому человеку очень не скоро удалось выпроводить их за дверь, потому что мистер Пексниф, восхищаясь убранством дома, поминутно задерживался то здесь, то там (а особенно у дверей в гостиную) и изливал свой восторг очень громко и в самых ученых выражениях. Следуя от кабинета к прихожей, он успел изложить в общих чертах всю архитектурную премудрость, относящуюся к жилым домам, и когда они выбрались в сад, его красноречие было в самом разгаре.