Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)

Владения мистера Моулда почти не слышали оглушительного грохота широких, больших улиц и ютились в тихом уголке, куда городской шум доходил только сонным гулом, который то ослабевал, то усиливался, то совсем умолкал, заставляя пытливый ум предполагать затор где-нибудь на Чипсайде. Солнце играло среди турецких бобов, как будто кладбище подмигивало мистеру Моулду, говоря: "Мы отлично понимаем друг друга", а из мастерской, где сколачивали гробы, доносился приятный мерный стук молотков, и негромкое, мелодическое рат-тат-тат равно способствовало дремоте и пищеварению.

- Точь-в-точь будто пчелы гудят, - сказал мистер Моулд, закрывая глаза в совершенном удовольствии. - По звуку напоминает одушевленную природу где-нибудь в сельской местности. Как будто дятел стучит.

- И дятел стучит по дуплистому вязу, - заметила миссис Моулд, вставляя в популярную песенку название того дерева, которое обычно употребляется в ремесле мистера Моулда.

- Ха-ха! - засмеялся мистер Моулд. - Очень неплохо сказано, милая. Не придумаете ли еще чего-нибудь, миссис Моулд? По дуплистому вязу, а? Ха-ха! Право, очень недурно. В воскресных газетах читаешь иной раз и хуже этого, душа моя.

Миссис Моулд, получив такое поощрение, отхлебнула еще немного пунша и передала кружку дочерям, которые послушно последовали примеру своей матушки.

- По дуплистому вязу, а? - повторил мистер Моулд, в восторге от этой шутки слегка притопывая ногами.

А в песне ведь - бук. По вязу, а? Правильно. Честное слово, лучше этого я ничего не слыхал! - Шутка до такой степени раззадорила его, что он никак не мог успокоиться и двадцать раз повторял: - Так по вязу, а? Правильно. Конечно, по вязу. Ха-ха-ха! А знаешь ли, это надо куда-нибудь послать, пускай бы напечатали. Редко бывает, чтобы удалось так остроумно сказать. По дуплистому вязу, а? Правильно. Очень даже дуплистому. Ха-ха-ха!

Тут кто-то постучался в дверь.

- Это Тэкер, - сказала миссис Моулд, - его сразу можно узнать по одышке. Кто бы мог подумать, что он был раньше первый весельчак! Войдите, Тэкер.

- Прошу прощения, сударыня, - сказал Тэкер, осторожно заглядывая в щелку. - Я думал, что хозяин здесь.

- Ну да, он тут и есть! - воскликнул Моулд.

- А я вас и не заметил сразу, - сказал Тэкер, просовывая голову немного дальше. - Вы ведь не согласитесь взять заказ на похороны без катафалка? Гроб из некрашеного дерева, с жестяной дощечкой?

- Конечно, нет, - отвечал мистер Моулд, - уж очень по-бедному. Что тут интересного.

- Я им говорил, что очень дешево, - заметил мистер Тэкер.

- Пускай идут к кому-нибудь другому. Мы такого рода делами не занимаемся, - сказал мистер Моулд. - Хватает же наглости соваться. Кто это?

- Вот в том-то и дело, понимаете ли, - ответил Тэкер, помолчав. - Это зять приходского надзирателя.

- Зять приходского надзирателя? - сказал Моулд. - Ну, что ж! Я возьмусь, если приходский надзиратель пойдет за гробом в треуголке, но не иначе. Мы можем принять заказ, если это будет иметь официальный вид, и то будет очень по-бедному. Так в треуголке, не забудьте!

- Постараюсь, сэр, - ответил Тэкер. - Да! Миссис Гэмп внизу и желает поговорить с вами.

- Попросите миссис Гэмп подняться наверх, - сказал Моулд. - Ну, миссис Гэмп, что у вас новенького?

Миссис Гэмп была уже в дверях и приседала перед миссис Моулд. В то же самое время по комнате ветерком пронеслось особое благоухание, словно какая-нибудь фея икнула, пролетая мимо, по дороге из винного погребка.

Миссис Гэмп не ответила на вопрос, но еще раз присела перед миссис Моулд, закатывая глаза и воздевая руки к небу, словно благодаря бога за то, что видит ее в таком добром здоровье. Миссис Гэмп была одета опрятно, но без всякой пышности - в то самое траурное платье, которое было на ней, когда мистер Пексниф имел удовольствие с ней познакомиться, разве только нюхательного табаку на нем чуть прибавилось.

- Бывают же такие счастливицы, - заметила миссис Гэмп, - что год от году молодеют, миссис Моулд! Вот и вы такая, время с вами ничего поделать не может, сколько ни старается: все равно вы молодая, молодой и останетесь. Вот я и говорю на этих днях миссис Гаррис, как раз в позапрошлый понедельник вечером: "Это уж верно, и что жизнь наша есть сущая юдоль и странствие полугрима - тоже верно". Она мне говорит: "Годы да заботы, миссис Грин, хоть кого состарят". А я ей говорю: "Вот уж неправда, миссис Гаррис, и не повторяйте вы этого, не то у нас с вами вся дружба врозь. Взять хоть бы миссис Моулд, - говорю я, - признаться, взяла на себя такую вольность, помянула ваше имя (тут она опять присела), - по ней одной видно, что все врет эта ваша поговорка; и пока я жива, миссис Гаррис, я этого так не оставлю, за своих всегда заступлюсь, и не думайте даже". - "Ну извините, сударыня, - говорит миссис Гаррис, - будьте так любезны, я ведь и сама отлично знаю, если есть на свете такая женщина, что кого угодно до обморока доведет, лишь бы услужить своим друзьям, то одна только и найдется, и зовут эту женщину Сара Гэмп".