Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

Satis Pugnae {Довольно битв (лат.).}

Мне всегда казалось (и если я заблуждаюсь, то пусть люди, сведущие в военном деле, поправят меня), что укрепления на Бридс-Хилл сослужили континентальной армии неплохую службу на все время американской кампании. Потери, нанесенные нам из-за этих укреплений, оказались столь тяжелыми, а поведение противника столь решительным, что с той поры британские военачальники научились уважать баррикады американцев, и доведись нашему противнику вести огонь из-за груды одеял, то и тогда некоторые из британских генералов поостереглись бы идти на приступ. Как впоследствии стало известно, при Уайт-Плейнз, где армия Вашингтона вторично оказалась в руках у победителя, наши доблестные войска отступили перед баррикадой из кукурузных стеблей и соломы. И еще одна возможность покончить с противником представлялась нам, когда в течение всей зимы истощенные, охваченные унынием войска Конгресса, голодные и безоружные, оказались полностью в нашей власти. Однако великодушный Хоу не тронул зимний лагерь в Вэлли-Фордж, и его многочисленная, отважная и превосходно оснащенная армия бездельничала, резалась в карты и кутила в Филадельфии. Соотечественники Бинга воздвигали триумфальные арки и устраивали средневековые рыцарские турниры, а прекрасные дамы украшали чело милосердного полководца венками и гирляндами с невообразимыми девизами, сулящими ему бессмертную славу. Как могло случиться, что неблагодарные соотечественники в Америке до сих пор не воздвигли памятника этому генералу? Ведь во всей армии не сыщется офицера, который лучше него воевал бы на их стороне, так ловко давал бы им возможность исправлять допущенные оплошности, так заботливо следил бы за тем, чтобы поражения приносили им как можно меньше вреда, а когда в ходе событий сильнейший, как тому и следовало быть, брал верх, кто, как не он, проявлял такую неизменную доброту, терпение и снисходительность, давая несчастному, ослабевшему противнику возможность вновь встать на ноги? О, как тут не вернуться на восемнадцать лет назад и не вспомнить молодого неустрашимого воина, отправленного Англией бороться с врагом на Американском континенте? Я вижу, как бродил он вокруг укреплений, за которыми укрылся противник; как, снедаемый неистовым гневом и тоской, ни днем, ни ночью не смыкал глаз, наблюдая за врагом; как, ведомый жарким чутьем и жаждой крови и битвы, без устали шел он по его следу; как крался в полуночный час или взбирался на отвесные кручи в предрассветной тиши; как подстерегал его, терзая ожиданием свое большое сердце, и как, наконец, когда враг появился, обрушился на него, схватился с ним, и, умирая, победил! Вспомните Вулфа при Квебеке и вслушайтесь в мелодию скрипок, под звуки которой Хоу в Филадельфии с улыбкой взирает на танцующих офицеров.

Суть излюбленного замысла наших министров на родине и некоторых генералов в Америке сводилась к тому, чтобы установить связь между Канадой и Нью-Йорком и тем самым обрезать Новую Англию от соседних колоний, разбить их по одиночке и принудить к покорности. Осуществление этого плана было доверено Бергойну, и тот выступил из Квебека, самонадеянно пообещав довести дело до успешного конца. Его поход был начат со всей возможной пышностью; ему предшествовали фанфары его воззваний: он призывал колонистов помнить о несокрушимой мощи Англии и убеждал введенных в заблуждение мятежников сложить оружие. Он вел за собой грозное войско англичан, не менее внушительную армию немецких наемников, кровожадную орду индейцев и прекрасную артиллерию. Ожидалось, что на пути его следования население будет переходить на сторону короля и вставать под его знамена. Поначалу противостоявшие Бергойну континентальные силы были немногочисленны, а армия Вашингтона ослаблена уходом войск, спешно отозванных для отражения этого нашествия со стороны Канады. Второй британский отряд должен был, рассеивая по дороге противника, пробиться от Нью-Йорка вверх по Гудзону и соединиться с Бергойном в Олбани. Тут-то и надлежало бы ударить по ослабленной армии Вашингтона, но провидению было угодно распорядиться иначе, и я не принадлежу к числу тех, кто сожалеет об исходе войны. Оглядываясь на нее теперь, как отчетливо видишь все просчеты проигравшей стороны! С самого начала и до самого конца мы всюду приходили с опозданием. Припасы и подкрепления с родины поступали слишком поздно. Наши войска попадали в трудное положение, а подмога приходила с опозданием. Наш флот появился перед Йорк-тауном чуть позже, чем надлежало, — уже после того, как Корнваллис сдался. У Бергойна была возможность уйти, по он слишком поздно решился на отступление. Не раз доводилось мне слышать, как офицеры разбитых частей задним числом и с непогрешимой логикой доказывали, что, перемени тогда ветер направление, и мы удержали бы в своих руках Америку, что не случись тогда одного-двух штормов, и мы разбили бы французский флот, и что не раз, и не два, и не три Вашингтона и его армию спасало от разгрома только наступление темноты. Кто из нас, читая исторические труды, не гадал о том, "что было бы, если бы…"? Я снимаю с полки свой потрепанный атлас и вглядываюсь в поле великой битвы; я размышляю над удивительными случайностями, стоившими нам поражения, и, оставляя в стороне никчемные рассуждения о сравнительном мужестве той и другой нации, не могу не видеть, что карты у нас были лучше и тем не менее мы проиграли игру.