Филипп Эриа - Испорченные дети

Но особенно радовались наши за меня. Именно от меня никак нельзя было ожидать, что я решусь на этот брак. Ведь я давала родным столько поводов для беспокойства! Уже много лет считалось, что я непременно выйду замуж на сторону. Девять шансов против одного, что эта сумасбродная Агнесса выскочит за какого-нибудь чудака, за какого-нибудь проходимца, бог знает за кого! Разве не трепетали они при мысли, что я вернусь с берегов Миссури под ручку в джазистом или гангстером! От нее всего можно ожидать.

Ожидать всего, даже самого невероятного. А она в конце концов остается в лоне семьи. Совсем как все остальные. Выходит за Буссарделя. Сохраняет свою фамилию. Ну, значит, мы ее просто недооценивали. Во всяком случае, забудем прошлое.

Меня, которую недолюбливали в долине Монсо, меня теперь чествовали. Меня целовали чаще и искреннее, чем Ксавье, в котором, в сущности, никто ни разу не усомнился. Бабуся подарила мне свои бриллиантовые серьги - два камня чистой воды по пяти каратов каждый. Этот подарок, находившийся в явном противоречии с семейными обычаями, ни у кого не вызвал никаких возражений, и никто, даже Симон, не сделали мне по этому поводу ни одного неприятного замечания; именно это помогло мне измерить масштабы всеобщего ликования.

Наша семья напоминала мне людей, по ошибке получивших посылку, опасаясь, как бы ошибка не была замечена, они остерегаются выяснять, кто именно отправитель: "Возьмем ее, не стоит доискиваться кто да почему".

Только мама, поздравляя меня с моим "вполне благоразумным выбором", не притушила насторожённого блеска глаз. Я чувствовала, что в голове у нее имеется немало задних мыслей. Каких же? Сначала я подумала, почти безотчетно, что мама предпочла бы, чтобы я вступила в любой скандальный брак, поставила бы себя вне семьи, чем дала бы ей прекрасный повод навсегда от меня отделаться. Но, поразмыслив немного, я отказалась от этой, пожалуй, чересчур экстравагантной идеи и почувствовала тревогу. Очевидно, мама, не раз доказывавшая свою проницательность, не совсем поддалась обману и, узнав об этом счастливом, но из ряда вон выходящем браке, возымела кое-какие подозрения. Однако я достаточно хорошо ее знала и не допускала мысли, что она поделится с кем-нибудь своими соображениями, ибо чересчур заинтересована сама в благополучной развязке, которая в конце концов была всем на руку.

Когда в утро нашего приезда Ксавье объявил, что мы хотим обвенчаться как можно скорее, когда он попросил сократить до минимума период жениховства, наши сначала удивились, потом заулыбались, но почти не возражали.

- До чего нашим деточкам не терпится! - воскликнула тетя Эмма.

Глаза ее блестели. Ее законное ликование, как тетки и крестной матери, усугублялось тем особым возбуждением, в которое приводило эту старую деву все связанное с браком.

Дядя Теодор, который нередко заканчивал свои охотничьи рассказы несколько вольным анекдотом, так как полагал, что нескромные речи свидетельствуют об истинно французской крови, не побоялся заявить во всеуслышание:

- Ого! Значит, есть причины торопиться?

Задетая этими словами тем более жестоко, что дядя не мог ничего подозревать, я отвернулась, желая скрыть от присутствующих свое лицо. Особенно же я боялась встретиться глазами с Ксавье. Но я услышала его ответ, произнесенный тоном шутливого упрека:

- Дядя, дядя! Такие вопросы можно обсуждать только в мужском обществе!

- Ха-ха-ха! - громогласно расхохотался дядя. - А ведь смотрите: ничего шалун не отрицает! Эмма, твой крестник просто ловелас! Если ты до сих пор не знала, так позволь довести это до твоего сведения!

- Теодор, не дразни детей! - остановила его тетя, которая весь этот день была сама доброта. - Раз они хотят пожениться, пусть женятся. Полюбуйся, что ты наделал: Ксавье покраснел как маков цвет, а Агнесса не знает, куда глаза девать.

Но меня привело в замешательство не столько предположение - искреннее или нет - дяди Теодора, даже не то, как отозвалось оно в моей душе, даже не снисходительность тети - "пусть женятся", - а новый удачный дипломатический ход Ксавье, поразивший меня не так своей уместностью, как теплым чувством, которым он был подсказан.

Я не могла лишить себя удовольствия самой сказать о свадьбе Симону, который приехал к нам завтракать. Сообщив эту новость, я заключила, чуть подняв голову:

- Вот тебе и ответ на вопрос, который ты задал мне в Гавре. Я заставила тебя подождать. Прости, пожалуйста.

- Какой вопрос? Не понимаю, к чему ты все это говоришь.