Филипп Эриа - Золотая решетка

Метро открывалось по немецкому времени, еще до рассвета. Бернар явился, когда Агнесса завтракала с тетей Эммой в столовой, на том самом месте, где ужинала в первый день приезда. Ее парижское и семейное приключение, полное всевозможных перипетий и длившееся менее недели, завершалось в тех же самых ночных декорациях. Весь особняк еще спал. Пока Бернар, стараясь не шуметь, ходил за ее чемоданом на четвертый этаж, Агнесса, чувствовавшая на себе печальный взгляд тетки, вдруг вытащила из сумочки фотографии своего сына и протянула ей. Тетя Эмма, накинувшая поверх ночной сорочки еще довоенный капот, на сей раз обошлась без помощи очков, сразу же узнала, кто изображен на снимках, и молча засунула пакетик с карточками за вырез сорочки таким знакомым Агнессе жестом. Агнесса встала с места, надела перчатки. Женщины расцеловались. Тетя Эмма молчала, что служило у нее верным признаком волнения.

Пересекая по-ночному темный двор, Агнесса дважды оборачивалась и просила тетку войти в дом. Но старая девица Буссардель упорно стояла на крыльце, с ручным фонариком в руке, явно рискуя простудиться.

Агнесса прибыла на вокзал слишком рано, состав еще не подали. Когда же поезд наконец подошел к перрону, там в темноте уже столпились сотни пассажиров. Бернар вскочил на подножку еще не остановившегося вагона, и ему удалось занять для Агнессы местечко. Он усадил ее, постоял рядом с ней, но она поспешила отправить его домой. Прошел целый час, громкоговоритель наконец скомандовал: "По местам!" - и это ожидание, под синим огоньком ночника в уголке купе, где ощупью во мраке передвигались пассажиры, было, пожалуй, самым мучительным моментом ее обратного путешествия.

Сумрак начал рассеиваться только над парижскими пригородами, над деревушками. Агнесса удалялась от погруженного во мглу города, направляясь к свету. И постепенно она почти перестала думать о семье, о своей матери, а думала только о сыне и горько упрекала себя. Как это она не предвидела, что Буссардели, которым некогда не удалось обездолить Рено и которые до поры до времени просто его игнорировали, рано или поздно обратят на него свой взгляд. Они и обратили. Но с какой целью? Вот это уже неизвестно: поживем увидим. Одно лишь ясно: расставленная ловушка не подвела - решетка захлопнулась за этой невинной душой.

Агнесса не могла также отогнать мысль, что в ее отсутствие с Рено что-нибудь случилось. Он мог заболеть гриппом, свалиться со скалы или в воду. Будь это серьезно, смертельно, тогда, конечно, телеграмма бы к ней дошла, ну а если просто бронхит, просто ушиб? Даже Мано не сумела бы ее известить. Что-то ждет ее по приезде? Что бы ни было - это будет ее вина. Зачем она уезжала? Вся ее жизнь - на мысе Байю, в их красном домике, отрезанном от прочего мира. Нет, больше того: вся ее жизнь в его детской, в кроватке, где в этот ранний час спит Рено. Все прочее - иллюзии.

В конце концов она принимала эти угрызения совести, эту тоску как заслуженную кару. Все она брала на себя, согласна была промучиться весь путь, лишь бы дома найти сынишку здоровым и невредимым. Время шло, а голода она не чувствовала. Тетя Эмма дала ей бутерброды, и Агнесса заставила себя поесть, чтобы быть в силах встретить любую трудность, вдруг ей, скажем, придется из Тулона или Гиера идти пешком.

Путешествие шло без всяких помех; Агнесса дивилась, но все же тревожилась: уж слишком это было бы хорошо. В Тулон приехала вечером в половине одиннадцатого по французскому времени, ей посчастливилось нанять газогенераторное такси, доставившее ее в Сален де Гиер. Она отлично знала, что отсюда в такой час ее никто не повезет по морю: но, слава богу, она хоть очутилась на пристани. Ей удалось устроиться на ночлег в семье знакомого рыбака, и, потушив свет, она еще долго глядела в окно на свой невидимый во мраке остров.

Катер ежедневно уходил только в половине девятого утра и прибывал в Пор-Кро через час с лишним; но еще до зари Агнесса отправилась в порт и постучалась к таможенникам. Они были ей хорошо знакомы, она пристала к ним с просьбой, показала им свой аусвейс, являющийся вполне официальным документом, и, наконец, добилась своего: таможенники взяли ее на первый катер, отходивший в шесть часов утра. Во время пути поднялось солнце, катер уходил все дальше в море, и особняк Буссарделей, оккупированный Париж отступили куда-то вдаль, полоненные мраком.

Когда катер обогнул Шато и Агнесса увидела впереди в свете нового встающего дня их маленькую бухточку, она блаженно засмеялась и, желая оправдать свой смех в глазах таможенников, сказала, что очень рада вернуться домой. Она спрыгнула на берег. Но чета Бегу, уже открывшая булочную, куда она бросилась чуть ли не бегом, ничего не знала о ребенке. Ирма, по их словам, не приходила накануне за покупками.