Филипп Эриа - Золотая решетка

Объяснения, которые давала Эмильену мадам Агнесса, прославившаяся на острове своими познаниями в медицине, он воспринял по-своему: он был немного разочарован, но и приободрился. С тех пор как его злоключения уже не казались ему чем-то загадочным, чуть ли не следствием злого умысла, он перестал страшиться всего пережитого.

- Теперь, когда вы мне все так хорошо и подробно объяснили, - сказала ему однажды Агнесса, - я хочу, чтобы вы поняли одно: столь тяжелые раны, нанесенные десятками осколков мины, встречаются не так уж часто. Из десяти в таких случаях обычно выживает лишь один. Вы выжили. Только такой сильный, жизнеспособный организм, как ваш, мог выкарабкаться, уж поверьте мне, заключила она и поняла, что слова ее произвели желаемое действие.

Однако же, как истый провансалец, Эмильен еще раз бурно восстал, но даже в этом бунте она почувствовала драгоценные ростки доверия к ней, к его наставнице.

- Ваша правда, мадам Агнесса. Это верно, что я человек крепкого здоровья. Но, скажите сами, разве мне сейчас от этого легче? Что уж толковать насчет моей силы, нога у меня все равно не отрастет заново, как у краба.

- Верно, - сказала Агнесса, не желая спорить, что, впрочем,

только подстегнуло Эмильена.

- Не хочу я больше показываться на людях, раз я стал такой. Не хочу - и все. Если я даже когда-нибудь и научусь передвигаться на этой железке, разве кто-нибудь сможет забыть, что у меня там, под штаниной?

Он рассердился. Агнессе пришлось усадить его, чтобы продолжить их обычный сеанс облучения. Наступило короткое молчание. "Сейчас он думает о Люсьенне", - промелькнуло в голове Агнессы. Люсьенна - молодая девушка, жительница Жиенского полуострова, считалась еще со времен "странной войны" невестой молодого Бегу. Люсьенна находилась в числе встречавших в тот злополучный день, но когда группа островитян разошлась по домам и Люсьенна решилась заглянуть в булочную, Эмильен уже заперся в своей комнате и отказался увидеться с невестой. О чем булочница с плачем сообщила Агнессе. Эмильен поручил матери сказать Люсьенне, что он возвращает ей слово.

- Но ведь вы, мадам Агнесса, вы человек деликатный, вы можете понять человеческие переживания, - продолжал Эмильен. - Раз я стал такой, значит если какая-нибудь женщина и согласится пойти за меня, то лишь из жалости. А мне жалости не надо. Пусть никто не жалеет, и уж особенно женщины. Если бы вы знали, как женщины смотрят на мою ногу!.. Оттого-то я и отказываюсь с ними встречаться. Кроме как с вами и с матерью. Ведь вы меня лечите, а мать, она и есть мать. Не считая вас обеих, я, можно сказать, с тех пор как вышел из госпиталя, ни одной женщины совсем не видел, даже издали. Может, вам непонятно?

И добавил сердито:

- А ведь это мне не просто!

Агнесса хранила молчание, стараясь даже не глядеть на своего собеседника. Но так как он оборвал свою исповедь, да и время уже истекло, она отложила вязанье и напомнила Эмильену, что сеанс облучения закончен. С ее помощью он уселся поудобнее и спокойно дал перевязать рану.

"Нужно его вывести из этого состояния", - твердила себе Агнесса чуть ли не каждый день. Хотя Эмильен не заговаривал больше о женщинах, Агнесса не переставала размышлять над этим вопросом. Она уже не удивлялась, что поддалась навязчивой мысли, и решила во что бы то ни стало добиться полного физического выздоровления раненого, а также выздоровления нравственного. Обстоятельства оправдывали ее упорство, тут сказывалась и потребность стать хоть в чем-то полезной, не жить в стороне от драмы, которая развертывалась там, на материке, на всем материке, именуемом Европой. Помогая сыну господ Бегу, Агнесса старалась помочь жертвам войны, и то, что сам Эмильен был человек простой, грубоватый, отнюдь не упрощало дела. Напротив, по ее мнению, это лишь подчеркивало сколь неблагодарный труд она на себя взяла.

Правда, хотя не могло быть и речи о дружбе с этим юношей - слишком многое их отдаляло друг от друга, - он не был ей неприятен. Агнесса не могла не заметить, что, с тех пор как он согласился принять ее заботы, он стал следить за собой. В сущности это было наиболее быстрым и наиболее очевидным результатом как уколов, так и солнечных ванн. Эмильен теперь брился каждый день, это придавало какую-то чистоту, пусть не очень выразительным, но тонким чертам его лица южанина.

Она дождалась утра, прекрасного, особенно в уединении виноградника, утра, когда она почувствовала, что у Змильена наступает разрядка "релякшн", как когда-то говорили ее американские друзья. Ароматический целебный воздух, пение птиц, майское солнце изливали на них и вокруг них свое благо; время шло к полудню, и лечебные процедуры заканчивались. Агнесса заговорила о наступающем празднике пасхи, о том, что в эти дни в Пор-Кро, конечно, понаедут гости; в местной гостинице уже поселилась одна супружеская чета. Скоро, должно быть, повсюду заснуют купальщики, заполнят все. Заканчивая эту беседу, Агнесса предложила Эмильену провести несколько дней на мысе Байю.