Филипп Эриа - Золотая решетка

- А где ты, мамми?

- В Париже.

- А что ты делаешь в Париже?

- Хожу по делам.

И шла дальше. Она подымалась вверх по Сене до Ситэ, обходила два древних островка, вновь чувствуя свою близость с Парижем, Парижем, выстоявшим во всех войнах. Парапеты Сены, дома, согбенные под грузом столетий, старинные дворцы видели, как шагает женщина, набираясь силы и мужества от соприкосновения с камнями столицы, подобно некоему парижскому Антею.

Как-то вечером, возвращаясь после многочасовой ходьбы и вступив уже на авеню Ван-Дейка, где Рено провел целый день, Агнесса заметила тетю Эмму, стоявшую у калитки и явно ее поджидавшую. Был апрель, дни становились длиннее, и старая девица Буссардель нередко выходила вечерком постоять у решетки в меховой шубе и в теплой косынке на голове. Агнесса бросилась к ней.

- Ты меня ждешь, тетя Эмма? Что случилось? Что-нибудь с мальчиком?

- Спокойно, кисанька, Рено играет с кузенами. И ровно ничего не произошло. Но я давным-давно не высовывала носу из дома, вот я и хочу узнать новости.

Тетя Эмма и в самом деле считала, что новости сами носятся по улицам. До болезни, очутившись в метро или на перекрестке и заметив группу людей, она приближалась к ним и без всякого стеснения слушала их разговоры, если чувствовала, что беседующие чем-то взволнованы, и ждала каких-нибудь сногсшибательных откровений. Из своей спальни, выходившей окнами в парк, она видела лишь играющих детей, парочки, которые любезничали, сдвинув железные стулья, зрелище это ей давным-давно опостылело. Даже из окон, идущих по южному фасаду, она обнаруживала лишь авеню Ван-Дейка - этот тупик, находившийся в частном владении, где ровно ничего не происходило, если не считать тошнотворного кружения немецкого часового перед домом номер шесть. Поэтому теперь она выбрала себе в качестве наблюдательного пункта калитку, выводившую на улицу Курсель, прямо напротив авеню Гоша, где начиналась шумная уличная жизнь. И здесь, скрестив руки на груди, запрятав кисти под мышки, совсем как привратница у подъезда, она ждала событий. Подобно всем Буссарделям, она не желала верить, что в Париже может произойти нечто важное не у них под носом, а где-нибудь еще.

- Ну и что? - спросила Агнесса, как только первый испуг прошел; эта встреча на подступах к авеню Ван-Дейка была словно тайно назначенное свидание тетки и племянницы. - Ну и что? Узнала что-нибудь?

- Конечно, нет. Сегодня ничего не узнала.

Агнесса вошла в калитку, взяла тетку под руку, и обе направились к дому. Они нашли Рено, увлеченного игрой с двоюродными братьями в большой галерее, которую отдали в полное распоряжение детворы. Иной раз в дождливую погоду Агнессе случалось подмечать, как маленькие Буссардели, игравшие в галерее, что-то быстро прятали при ее приближении под кресла и принимали самый невинный вид. Агнесса никогда не задавала им на сей счет никаких вопросов, и в результате племянники и племянницы сами неожиданно объяснили ей в чем дело.

- Ты понимаешь, тетя Агнесса, когда открывается дверь, можно всего ждать, - сказала ей младшая дочка Валентина. - Особенно в теперешнее время.

Выросшие при оккупации, не знающие, что такое свобода мирного времени, о которой им говорили, как о чудесной сказке, дети в своих играх изображали в простоте души тревоги и страхи взрослых.

Оглядев своих соучастников, девчушка состроила таинственную мину и добавила:

- Тебе можно сказать. Мы читаем вслух "Бекассина".

И сделала паузу, чтобы дать Агнессе время оценить всю важность этого сообщения. Ходил слух, что отдельные выпуски "Бекассина" запрещены немцами, и на самом деле они были изъяты из продажи. В число их попали номера, выходившие еще во времена первой мировой войны: "Бекассин у союзников", "Бекассин во время войны", "Мобилизованный Бекассин", "Бекассин у турок". Оккупационные власти убедились, что немцы и на картинках, и в подписях к ним представлены в карикатурном виде. В частности, там описывались подвиги дога, огромного чудо-пса с квадратной мордой, "прославившегося своим нюхом и своей ненавистью к бошам", хотя кличка у него была чисто немецкая - Гинденбург. Эти выпуски, ставшие с сорокового года прямой крамолой, окончательно исчезли: частично их уничтожили сами владельцы, частично "Бекассин" ушел в подполье. Но так как одновременно с развитием событий взгляды Буссарделей претерпевали серьезные изменения, пламя Сопротивления, воплощавшееся в тете Эмме, перекинулось в конце концов на молодые буссарделевские побеги, и ребятишки развлекались втихомолку чтением антинемецкого "Бекассина". Младшая дочка Валентина, у которого были все четыре выпуска, безбоязненно пускала их по рукам среди своих маленьких подружек по лицею Атмер.