Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

Сэр Рэфль обратился весь в улыбку и любезность.

– Я в восторге от вашего возвращения, Имс, клянусь честью, в восторге, хотя у нас с Фиц-Говардом остановки в делах не было, не правда ли, Фиц-Говард?

– О, да, – протяжно произнес Фиц-Говард. – Пока Имс был в отпуске, я не видел затруднения.

– При вашем равнодушии к делу вы никогда его и не увидите, впрочем, это ничего не значит: ваш хлеб всегда будет намазан маслом, где бы вы ни находились. Засвидетельствуйте мое почтение герцогине, когда увидите ее.

Фиц-Говард раскланялся.

– Как поживает старый мой друг? – спросил сэр Рэфль, как будто из всех людей в мире он к одному только лорду Дегесту питал самую давнишнюю и сильную любовь.

А между тем он должен был бы знать, что Джонни Имсу столько же было известно об этой любви, сколько и ему самому. Но есть такие люди, которые находят величайшее удовольствие называть лордов и маркизов своими друзьями, хотя они и знают, что никто не верит слову, ими сказанному, знают также, до какой степени они становятся противны и смешны вследствие своего тщеславия. Это в своем роде сумасшествие, которое господствует в низших слоях аристократии, но так как оно доставляет больному своего рода удовольствие, то лечение не требует решительных мер.

– Как поживает дорогой мой старый друг?

Имс отвечал, что дорогой старый друг находится в добром здоровье, что леди Джулия тоже здорова, что «в милом старом месте» обстоит все благополучно. Сэр Рэфль спросил о «милом старом месте», как будто оно было совершенно знакомо ему.

– В каком состоянии охота? Есть ли признаки обилия дичи? – Сэр Рэфль спрашивал с живейшим участием и даже с выражением дружеского чувства. – Да, кстати, Имс, где вы живете в настоящее время?

– Я не совсем еще устроился. В настоящую минуту я живу в отеле западной железной дороги.

– Превосходный отель, только оставаться там на весь сезон будет слишком дорого. – Джонни не имел ни малейшего намерения пробыть в отеле более одной ночи, но ничего об этом не сказал. – Не вздумаете ли завтра отобедать с нами? Леди Бофль давно желает познакомиться с вами. У нас еще будет человека два. Я просил моего друга Думбелло, но в доме у него какие-то неприятности, и ему нельзя отлучиться.

Джонни был снисходительнее лорда Думбелло и принял приглашение. «Желал бы я знать, что за личность леди Бофль?» – сказал он про себя, выходя из должности.

Он воротился в отель, не зная, где приискать себе квартиру. В отеле мы и оставим его за бараньей котлетой, которую он кушал за одним из столов, комфортабельных на вид, но далеко не комфортабельных в действительности. Я говорю это не относительно названного мною заведения, но относительно свойства подобных столов вообще. Одинокая баранья котлета в кофейной комнате великолепного отеля далеко не составляет завидного лакомства, а если баранья котлета будет обращена в суп, рыбу, небольшое блюдо, большое блюдо и прочее, лакомство сделается хуже, а отнюдь не лучше. Ну, какой можно иметь комфорт, если мы одиноко будем сидеть за столом, осматривать комнату и наблюдать за лакеями, беспрестанно шмыгающими мимо вас с салфетками? Мне кажется, только один англичанин способен находить комфорт в подобном положении! Во всяком случае мы оставим здесь Джонни Имса, и при этом да позволено мне будет объявить, что он только теперь, в настоящую минуту, вступил в мужество. До этой поры он был юноша, теленок, который продлил период своего телячества дальше, чем обыкновенно бывает с телятами, но который вследствие такого замедления не подал ни малейшего повода к заключению, что из него выйдет бык хуже, чем другие. До этой поры, как было уже сказано, его жизнь не сопровождалась блестящими успехами, даже не подготовила его к роли героя, которую он должен был разыгрывать. Я чувствую, что был не прав, сообщив такую рельефность юношеству, и что лучше рассказал бы свою историю, если бы еще рельефнее нарисовал на моем полотне мистера Кросби. Последний, однако же, приобрел себе жену, как это и следовало герою, между тем как мой бедный друг Джонни должен оставаться без всякой перспективы супружеской жизни.

Так он думал о себе за одиноким столом в кофейной комнате отеля. Он признался самому себе, что до настоящей минуты не был еще мужчиной, и в то же время сделал решение, которое, надеюсь, может помочь ему к вступлению с этого времени в мужество.

В начале июня Лили отправилась к дяде своему в Большой дом просить за Хопкинса, просить о возвращении Хопкинсу привилегий главного садовника в Большом доме. Это обстоятельство покажется некоторой несообразностью, потому что нигде не было говорено об отнятии этих привилегий, но они были отняты вследствие следующей ссоры.