Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Маркэнд встал, и Кристина подошла к нему:

- Что вы думаете делать, Дэви?

- Я сам не знаю, что буду делать.

- Знаете, что? Почему бы вам не поехать в Канзас, к моему брату? Он очень хороший человек.

- Кристина, почему вы не советуете мне ехать домой?

- Я знаю вас. Вы уехали из дому, потому что у вас на то была причина. Вы вернетесь не тогда, когда вас заставят, но тогда, когда вы будете готовы вернуться.

- Ясно одно: вам надо уехать, - сказал Стэн. - Разговаривать некогда.

Маркэнд пристально всматривался в Кристину.

- Если я поеду в Канзас, что мне сказать вашему брату?

- Расскажите ему про Стэна! - воскликнула она.

Поляк подошел и встал между ними.

- Как тебе по стыдно? - крикнул он жене. - Друг наш в опасности, может быть, ему грозит смерть. А ты думаешь обо мне. Черт со мной и с твоим братом! Уходите, Дэви. Они узнают, что мы друзья, и придут сюда за вами.

- Еще нет девяти, Стэн. Я сейчас уйду. Кристина, я понял.

Он протянул ей руку, но она обняла его за шею и поцеловала. Мужчины стиснули друг другу руки.

- Может быть, увидимся еще, - сказал поляк, - а может, и нет. Я хочу вам сказать, Дэви, вы были настоящим другом. Нам с вами было... очень хорошо.

Клара весело отозвалась из-за своего столика:

- До свидания, Дэви.

Он вошел в ее совсем иной мир, засмеялся и поцеловал ее.

- До свидания, Клара.

- Домой не ходите, - сказал Стэн. - Опасно.

- Но как же быть? Я ведь должен собрать свои вещи.

- Хорошо. Тогда я пойду с вами.

- Слушайте, старина; если вы только попробуете, я вам голову расшибу.

- Вам может понадобиться помощь.

- Это уж моя забота. Вы оставайтесь здесь и оберегайте Кристину и Клару.

- Если он хочет проводить вас, чтобы быть спокойным, - сказала Кристина, - пусть идет.

- Вот что. Они сказали, что придут в девять. В таких случаях не собираются раньше времени.

Они стояли совсем рядом, глядя в глаза друг другу. Он взял женщину за левую руку, мужчину - за правую. Минуту они стояли так, молча, потом расстались.

Маркэнд вошел в свою кухню и сел на стул. Внутреннее напряжение заставило его встать и зашагать по комнате. Дебора не придет, ее обычный час давно миновал, надвигается ночь. Что она делала, когда Стэн пришел сказать ей? Что она делает сейчас? - Вместе ли мы сейчас? Слиты ли наши жизни? - Думает ли она о том, что он собирается предпринять? - Она уже знает что.

Он набил трубку. - Моя рука не дрожит. Мое тело уже знает, что делать: ему нечего дрожать. - Он сел. - Дождусь их здесь. Не побегу.

Табак был безвкусный и плохо тянулся. Он отложил трубку. Становилось темно. - Как только совсем стемнеет, я зажгу лампы. Устрою им блестящую встречу.

Через какое-то время он вдруг заметил, что сидит в кресле, тихо покачиваясь, а напряжение в его теле исчезло. - Я сижу в качалке своей матери. Странно, с того первого вечера я ни разу не садился в нее. - Он видит себя в доме, где прошло его детство. Больше четырех месяцев прожил он здесь, и за это время разлилось и пошло на убыль лето. Он глубоко вжился в свой дом. Он устал, как после долгого, путешествия. Теперь уснуть крепко и надолго. Ничто не гонит вперед. Бремя сброшено с плеч, все откровения постигнуты. Он знает их до того, как они оформятся в слова. Но сейчас не надо слов. Спать.

Голова его клонится на грудь, ночь густым сумраком наполняет комнату, в ушах у него стучит:

- Не спать. Ты не можешь уснуть.

Твой жребий не так легок.

Детский голод смутил тебя.

Смерть и рожденье ожидают тебя... - голос его матери, низкий, выразительный.

Резко мотнув головой, Дэвид Маркэнд пробуждается и видит не себя, не кресло своей матери, в котором он сидит, но Клирден. Из домов, затерявшихся на склоне горы, выходят мужчины и женщины, которые весь свой век жили, лишенные воздуха, и собираются вместе, чтобы решить его участь; посовещавшись, они, не размыкая пересохших губ, бросают ему в лицо: "Ты не наш. Уходи!" Он видит их приближение. - Ну, пусть попробуют прогнать меня. - Маркэнд чувствует себя здоровым и сильным. Он одолеет их.

- Пусть придут! - кричит он и мерит шагами кухню.

Он презирал их. Ему виделось, как он сворачивает челюсти вожакам толпы, направляет удары кулака в их глаза и скулы. Потом он уничтожает их словами. Они съеживаются, отступают. - Пусть придут, негодяи!

Он перестал видеть себя. Снова в нем поднялось ощущение близости темной комнаты, посреди которой тело его ждет... ждет. Он зажигает свечу. Довольно одной. - И садится на стул с высокой прямой спинкой.

- Ты дурак, - говорит он вслух. - Ненависть и страх свели тебя с ума. Ты не видишь, что есть и что _будет_. Может быть, тебе и удастся нанести несколько ударов, прежде чем толпа опрокинет тебя. Твои громкие слова обращены будут к их каблукам, разбивающим в кровь твой рот. Они взбешены. Они так же взбешены, как и ты... и так же оскорблены...