Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Корнер, державший все время стакан в руке, ставит его на стол.

- Вот тут-то вы мне должны помочь, - говорит она без улыбки. - Вы человек очень занятой, я знаю. Но вы умеете быть смелым. Я хочу сказать вы привыкли поступать, как вам хочется. Разве не так?

- Один раз из ста. - Его голос необычно тих.

- Ну, это рекордная цифра. - Она улыбается. - Я хочу, чтоб вы поехали со мной в Калифорнию. Я хочу, чтоб вы устроили мне все это дело со стариком Гоубелом. Я хочу, чтоб вы оставались там, пока все не будет улажено должным образом. Хотите?

Он смотрит на нее, прямо в лицо ей, долгим взглядом, неподвижный и безмолвный. Она без улыбки встречает его взгляд. Она знает, о чем он думает. "Какая воля, какое тело!" - думает он. Потом он наклоняется, достает еще вина из ведерка со льдом, спрятанного под столиком, и наливает в стаканы. Он осушает свой одним глотком и наполняет его снова.

Они долго, деловито беседуют. Он должен все себе уяснить: он хороший адвокат. Она заранее все предусмотрела: она хорошая клиентка.

Он провожает ее. У дверей ее номера он протягивает ей руку, чтобы проститься.

- Войдите, - говорит она.

Он запирает за собой дверь и кладет на стул пальто и шляпу. Он дрожит. Он старик, ему пятьдесят шесть лет, а она ребенок. Он мысленно повторяет это себе, словно споря с самим собой. Но она продолжает:

- Вы знаете, зачем я предложила вам войти? Это будет справедливо.

Его руки дрожат, но они влекут его к этой женщине. Его глаза не видят ее, только издали они могли видеть ее ясно. Вблизи их застилает слепящий туман; но его руки видят ее.

- Вы мне не противны, вы знаете это. Иначе я бы не просила вас об этом одолжении.

Он дрожит, как мальчик. - Как ему нужно мое тело! - Теперь она может любить свое тело, уверенное в себе, могущественное. Хорошо будет в этом человеке, в его силе, покорившейся ей, любить себя.

Его руки, которые видят, раздевают ее; она стоит неподвижно, не помогая ему и не препятствуя. Чем дальше, тем больше он ей кажется похожим на ребенка; тем крепче она уверена в себе...

На следующий день первым поездом Мэтью Корнер вернулся в Чикаго, чтобы устроить все Свои дела и приготовиться к отъезду в Калифорнию - если понадобится, месяца на три. Тед Ленк колебалась: вызвать ли Маркэнда телеграммой в Новый Орлеан или вернуться в Люси, чтобы сообщить ему о своем решении. И она поехала в Люси.

Молча они шли от мола унылыми городскими улицами. В парке ночь вдруг спустилась сразу, словно подстерегала их в ветвях деревьев. Придя в павильон, Тед сняла шляпу и стала вертеть ее в пальцах затянутой в перчатку руки. По крыше застучал дождь. Они все еще не произнесли ни звука.

- Я уезжаю в Голливуд, - были ее первые слова. - Я буду сниматься в кино.

С тех пор как она уехала в Новый Орлеан, Маркэнд знал, что надвигается катастрофа; он слепо чувствовал ее приближение. Он понял, что ее слова сказаны всерьез.

- Я телеграфировала Мэтью Корнеру и просила встретиться со мной в Новом Орлеане. Он едет тоже, чтобы все для меня устроить.

Катастрофа совсем близко. - Она разразится надо мной! - Маркэнд знал Корнера, его отношение к женщинам, его страстное влечение к Теодоре. Он почувствовал, что ему трудно говорить, так пересохло у него в горле. Но он должен убедиться во всем.

- Корнер - не кинорежиссер. Как он может это устроить?

- Он всех там знает. Он один из юристов фирмы "Сьюперб пикчерс". Он останется в Голливуде до тех пор, пока все не будет улажено должным образом.

- А его практика в Чикаго?

- Это его дело.

- Я хочу сказать одно: вряд ли Корнер станет оказывать такие услуги даром.

- Я понимаю, о чем ты думаешь. Так вот, если хочешь знать, прошлой ночью я заплатила ему.

Слишком остро, слишком глубоко ее слова врезаются в его плоть, и Дэвид Маркэнд не чувствует боли. Ее тело принадлежит ему, оно возлюбленная обитель его плоти. Вот что она сделала над собой. - Надо мной! - Агония слишком мучительна. К ее телу, которое принадлежит ему, Которым живут его нервы, его мозг, устремилось вожделение Корнера и - самое страшное! нашло в нем удовлетворение. В ее теле, в ее теле! Если нельзя стереть с него это чужое желание, чужой экстаз, ее тело должно быть уничтожено. Он сделал движение к ней, его руки уже протянулись. В конце концов, это ведь просто. Убить ее.

Теодора уронила шляпу и стояла неподвижно. - Если он убьет меня, больше не нужно ничего... Я устала... и он будет любить меня вечно.

Но его руки упали. - Это не руки старика, молодые руки у Дэвида и полные сладостной силы!