Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

- ...и трепетать, Дэвид. Потому что я знаю, отчего ты сомневаешься в успешной работе школы. Ты сомневаешься в своей любви ко мне.

- Я никогда не говорил, что люблю тебя. Я никогда не произносил слова "любовь".

- Но ты все время любил меня. Любишь.

- Чем же тогда ты недовольна?

- Нет, я довольна, Дэвид, довольна. - Она кладет на его ладонь свою руку, руку, горячую всегда, даже в зимнюю стужу; но тонкая перчатка прохладна, маленькая горячая рука окутана прохладой. - И твои сомнения не мешают мне, правда. - Ей вспоминается сказанное однажды Дэном Докерти: "Только сумасшедшие не сомневаются никогда. Здоровый разум есть утверждение сомнений". Она понимает, что пытается уговорить сама себя, и смолкает.

Поезд сильней уклоняется к западу; низкое солнце пламенеет в окне; весь день оно накаляло землю и воздух, от него не укроешься. Пламя солнца слито с пламенем дня и угасает с ним вместе. Поезд поднимается на мост; внизу медлительный водоворот Огайо. "Каир, Каир!" - выкрикивает проводник. Поезд уже высоко.

А на западе, за россыпью низких домов Маркэнд видит Миссисипи. Река лужей коричневой крови растекается по полям и дальше извивается снова, становясь все темнее и уже; весь видимый мир опутан ее спиралью, извивающейся бесконечно, словно река стремится весь материк увлечь с собою на юг.

- Юг, - говорит Маркэнд, когда поезд бежит между Кентукки и Миссури. Теперь уже мы на Юге.

- Это волнует тебя?

- Мы ближе к цели.

Солнце стоит на реке; солнце на реке огромно, окрашено кровью, неподвижно в непреодолимом движении. Но человеческий мир сотрясают перемены. Разбросанные хижины, извилистые дороги, фургон, запряженный мулом, старуха на козлах - во всем движение; и перемены в них - от неизменной реки и солнца.

Ночь наступает внезапно, точно с трех сторон падает занавес. Маркэнд, позабыв о женщине, сидящей рядом, все еще чувствует миг неподвижности солнца на реке. Освещенные хижины и первые звезды - прорехи в занавесе ночи, но день не кончается, солнце не перестает светить. На мгновенье Маркэнд видит время, расстилающееся вширь и вглубь, как пространство, и себя, движущегося в нем.

...Юг. Я еду на Юг. Почему это тревожит меня? По ту сторону реки уже не Миссури, а Арканзас: здесь не Кентукки, а Теннесси. Прославленные названия. Но я не потому взволнован. - Его рука точно в испуге протягивается к женщине, сидящей рядом; она сняла перчатку, и ее рука горяча. В резком электрическом свете пролетающей мимо платформы у Тед совсем детское лицо; свет безжалостно ударяет в прядь волос у виска, трепетный рот, нежный изгиб лба; потом снова потемки купе. Кто она? Вдвоем они во тьме мчатся на Юг, текут вместе с рекою; один ли здесь поток или два и вместе ли они текут? Одна ли тьма или две? Чувство одиночества и жалости заставляет его не выпускать ее руку; жалость к ней, так похожей на ребенка, растет и захватывает его всего. Будет ли это всегда только жалость? Может быть, жалость к самому себе обратится в страх и заставит его порвать с ней? Он видит ее тело, которое умеет быть таким уверенным и страстным, тело - воплощение ее настойчивой воли... она осиротела и похожа на ребенка, не поспевает за ним, живет в его тени. Ее воля не принесла ей ничего, только сделала ее уязвимой и отвратила от нее его любовь единственное, что ей было нужно. - Почему, полная мольбы о жизни, она пришла к тебе? Что ты сделал с теми, кто хотел любить тебя? С Элен, Тони, Деборой, Стэном, простодушным Филипом Двеллингом, Хуаном и Маритой?.. Маркэнд не знает, где кончается его жалость к Теодоре и начинается страх перед собой.

- Мемфис, Мемфис! - кричит проводник. Локомотив пронзительно взывает к ночи, но ночь не отвечает. Ритм колес сбивается, ослабевает. Поезд, которому быстрота бега не давала погрузиться в безмолвную ночь, теперь, замедляя свое движение, опускается в самую глубину и там останавливается неподвижно. Мемфис безмолвен.

Проводник стучит в дверь и потом открывает ее, обращаясь к паре, сидящей в потемках:

- Прошу простить, сэр. Это Мемфис. Мы здесь простоим целый час.

- Час? - спрашивает Тед. - Почему час?

- Да, мэм. Поезд Цинциннати - Индианаполис - Сент-Луис запаздывает. Нам придется ждать тут целый час.

Тед зажигает свет и берет в руки свой несессер.

- Можете приготовить постели, - говорит она.

Маркэнд смотрит на часы. Пять минут двенадцатого.

- Я немного пройдусь - ведь еще целый час.

- Не забудь вернуться. - Тед устало улыбается.

Маркэнд прошел через станцию торопливо, словно стремясь выбраться из заколдованного круга поезда - из круга непреложного движения, которое было уделом поезда и реки. Потом он остановился.