Роман Гари - Псевдо

- Нет! Нет! Не может быть!

На следующий день с утра мы вместе сели в самолет. Доктор Христиансен очень любезно принял нас:

- Ну как, родственники?

Мы молчали. Потом Тонтон, более гуманный, чем я, сказал:

- Сколько?

Добрый доктор улыбнулся в свою добрую великанскую бороду. Я говорю "великанскую бороду", потому что этого выражения еще никто не использовал. Это оригинально. Доктор молчал.

Я робко заметил:

- Дания - самая честная и самая мужественная страна в мире. Единственная страна, достойная слова "цивилизация". Я люблю Данию, Я напишу много хорошего о Дании в своей следующей книге.

- Чихала на это Дания, - убежденно сказал доктор Христиансен.

Тонтон попытался играть на чувствах:

- Знаете, он же отказался от премии. Книга будет хуже продаваться. И потом, второй раз такого коммерческого успеха не будет. К тому же налоги и...

- И права на экранизацию, - сказал доктор Христиансен.

Я завопил:

- А порнографии и проституции в Дании, может, совсем нет?

Казалось, он обрадовался еще больше.

- У нас проституция и порнография доходят только до задницы. А до головы - почти никогда.

- Так сколько? - спросил Тонтон-Макут.

- У нас есть фонд поддержки шлюх, - сказал доктор Христиансен. - Мне кажется, небольшой взнос был бы очень кстати.

- Я уже обязался сделать взнос в пользу аналогичного фонда в Париже.

- Прекрасно, но не вижу, что вам мешает помочь датским шлюхам тоже, сказал добрый доктор. Тонтон взял свою чековую книжку:

- Много дать не могу, из-за контроля за валютными операциями.

- Переведите через Бэнк оф Нью-Йорк. В любом случае счет должны провести через ООН. Тонтон-Макут сделал как ему сказали.

- Я тебе верну, - сказал я.

Он посмотрел на меня исподлобья:

- Пиши расписку.

Я написал. Царило взаимное доверие.

- А теперь вернемся к той самой рукописи, - сказал доктор Христиансен.

Он достал из ящика черную тетрадь и раскрыл ее. Тонтон побледнел от радости.

- Не мой почерк. Верните чек.

- Конечно, не ваш почерк, - сказал добрый датчанин, - я переписал всю рукопись своей рукой. В конце концов, настоящий автор Эмиля Ажара - я. Если бы не моя работа психиатра... А?

- Неужели вы собираетесь присвоить мою книгу? - завопил я.

- Вряд ли, - сказал он. - Но гарантировать не могу. И вот почему, Ваше величество...

- Не называйте меня Ваше величество. Меня зовут Эмиль Ажар, и я этим горжусь.

- Прекрасно, прекрасно, - сказал доктор Христиансен. - Вы почти совсем избавились от страха, Ажар. Только без него вы не напишете ни строчки. У вас есть котенок Пиночет, но все, что можно, вы уже из него выжали. Вы спокойны, уверены в себе - как человек, не знающий страха. Вы рискуете утратить потребность творить. Но если рукопись останется у меня, если над вашей головой будет висеть эта угроза, это письменное доказательство того, что настоящий автор "Всей жизни впереди" - всемирно известный психиатр, доктор Христиансен, - вы все время будете испытывать некоторый страх, Эмильчик, и, может быть, еще что-нибудь напишете...

Я заплакал.

- Я оплакиваю не себя, доктор, а Данию. Подло вы со мной поступаете. Психиатры должны излечивать страх, а не поощрять его.

- И в этом мое отличие от остальных психиатров, - сказал доктор Христиансен. - Без страха не было бы творчества. И я скажу больше - не было бы человека. Невозможно было бы раскрыть преступление.

- По мне, так лучше не тревожиться и не быть автором, - сказал я.

- Увы, я социалист, - сказал доктор Христиансен. - Я хочу, чтобы человеческое сообщество обогащалось новыми произведениями. А что касается лично вас... Не то чтобы мне на вас наплевать, но хочется, чтобы вы были творческой личностью. Социализм призван беспокоить, будить и оплодотворять осознанием действительности, а осознание - всегда отвратительный ужас, и ему-то человеческое общество обязано своими самыми прекрасными творениями... Страх, Эмильчик, - это творчество, прогресс и изобилие.

Он встал и пожал руку Тонтон-Макуту, глядя ему прямо в три пары глаз.

- Если когда-нибудь захотите вернуть свою рукопись, маэстро...

- А что, есть еще одна рукопись? - спросил Тонтон-Макут так тревожно, что в воздухе прямо-таки запахло творческой атмосферой.

- Я пытаюсь помочь вам, маэстро. Что бы про вас ни говорили, а нервы у вас не стальные. Но вы слишком их контролируете, вот и не хватает горючего. Спускайте на тормозах. Исповедь в трех тетрадках, которую вы здесь собственноручно написали, в которой вы наконец говорите о себе все, которая лежит у меня в сейфе",