Роман Гари - Свет женщины

В мгновение ока шимпанзе и розовый пудель уже стояли в обнимку посреди комнаты и танцевали пасодобль, бросая на нас испуганные взгляды, будто понимая, что речь идет о жизни и смерти.

- Вот дерьмо, - в сердцах воскликнул Свенссон.

Я решительно направился к дивану, взял свою дорожную сумку и вышел в коридор. Прежде чем поскорее убраться оттуда (мало ли что еще может случиться), я в последний раз взглянул на своего друга из Лас-Вегаса: трогательная картина - последняя честь, которую шимпанзе и пудель отдавали таким образом труду всей жизни. В общем, последнее слово осталось за сеньором Гальбой.

Я кинулся сломя голову вниз по лестнице, а ритмичные звуки пасодобля всё неслись мне вслед от этажа к этажу до самого тротуара, хотя слышать их, естественно, я уже не мог. К тому же мне казалась, что пустой взгляд моего лас-вегасского друга с невозмутимым безразличием наблюдает мои попытки увернуться от палочки дрессировщика. Заметив, что ни машины, ни Лидии уже нет, я постоял немного у входа, с дорожной сумкой в руках, слушая мелодию пасодобль, которая все еще звенела у меня в ушах, и успокаиваясь под монотонный голос громкоговорителя; потом я вышел на дорогу, очутившись в потоке машин и ругательств, повернулся пару раз вокруг себя, щелкая пальцами, чтобы не сбиться с ритма, и, когда какое-то такси наконец остановилось, водитель засомневался, брать ли меня: он боялся за свои сиденья. Я назвал ему адрес Лидии и попросил выключить радио, потому что я слушал музыку. В зеркале заднего вида отражался его недоверчивый взгляд. Я успокаивал себя тем, что я еще в полном расцвете сил и что так можно протянуть еще довольно долго, если не курить и заниматься спортом. В этой эйфории мне вдруг захотелось поболтать с шофером.

- Знаете, продолжительность жизни увеличилась в среднем на семь лет, по статистике...

- Если вам кажется, что я опасно вожу, выходите, никто не держит.

- Нет, вы не поняли... Я просто сделал оптимистическое замечание общего порядка.

- Мне с вами не о чем говорить.

Ехать туда было минут десять, пятнадцать от силы, но я превратил это в целый час. Время взялось за меня с тщательностью ювелира, не спеша вырезая каждую минуту, как драгоценный камень. Мне недоставало какой-то малости до выдрессированного болванчика: щепотка цинизма, или пусть хотя бы намек на низость, дуновение стоицизма, еще несколько капель иронии. Но я любил одну женщину такой любовью, какой может одарить только женщина, и я не умел сдаваться.

Я позвонил и сначала даже подумал, что там никого нет. Потом дверь открылась, и меня встретила, широко улыбаясь, какая-то старушка; она, верно, думала о ссоре влюбленных.

- Входите, входите. Мадам просила подождать. Она вам позвонит.

В гостиной на столе был кофе и горячие круассаны.

- Сварить вам яйцо?

- Нет, спасибо.

- Мадам сказала, что вам надо поесть и поспать немного.

- Где она?

- Не знаю, понятия не имею. Она вам позвонит.

Я прождал около часа. Я знал, что она вернется. Теперь, раз она останется со мной, я даже мог побыть в одиночестве. Потом я собирался сходить за цветами и подарить их той уличной мадемуазель, которая приходила к сеньору Гальбе поддержать компанию, потому что человек не может обходиться одной собакой.

Я долго не снимал трубку. Все-таки еще немного надежды.

- Мишель...

- Знаю, Лидия. Я все понимаю.

- Я сейчас в Руасси. Улетаю на несколько месяцев,

- Ты права.

- Я слушала твои молитвы всю ночь и... там слишком много места. Это слишком велико для меня. Ты возвысил меня, а я простой человек. Боготворить - не значит любить. Ты возводишь соборы, а я помещаюсь в двухкомнатной квартире, восемьдесят квадратных метров. Ты потерял женщину, которая была для тебя всей жизнью, и ты пытаешься свою жизнь превратить в женщину. Она оставила тебе несметное богатство. Я чувствовала бы себя уверенней, будь ты победнее: тогда ты мог бы больше отдать. Я знаю, невыносимо жить без любви. Однако это всего лишь такой образ жизни. Я прекрасно понимала, что делаю. Я была так несчастна, что мне необходимо было помочь кому-нибудь. Я попыталась помочь вам обоим. Я эгоистка, знаю... И еще. Ты говорил о братстве, помнишь...

- Конечно. Это единственное, на что никогда еще не решались мужчина и женщина. Глухо.

- Я не хочу любить святой любовью. Это слишком тяжкий груз.

- И единственный. Не плачь.

- Мишель, так жить невозможно.

- Да? Тогда правильно делаешь, что плачешь.

- Женщина не может жить только мужчиной, а мужчина - женщиной.