Джон Голсуорси - Из сборника 'Пять рассказов'

- Ну, это просто замечательно!

- Чай подали в беседку. Мамочка ждет. Пошли!

Держа ее ручонку в своей, мистер Босенгейт, пройдя через гостиную, длинную и прохладную, с опущенными шторами, через бильярдную, высокую и тоже прохладную, и через оранжерею, зеленую и душистую, вышел на террасу, а оттуда на верхнюю лужайку. Никогда прежде не испытывал он такой ясной и веселой радости, созерцая свои владения, такие чудесные и зеленые под июльским солнцем, и он сказал:

- Ну, Кит, что вы тут без меня поделывали?

- Я покормила своих кроликов и Гарриных, и мы лазили на чердак, Гарри провалился ногой сквозь застекленную крышу!

Мистер Босенгейт шумно вздохнул.

- Это ничего, папочка, мы ногу вытащили, у него только маленькая царапина. И мы делали тампоны, я сделала семнадцать, мамочка тридцать три, а потом она поехала в госпиталь. А ты много людей посадил в тюрьму?

Мистер Босенгейт кашлянул. Вопрос показался ему неуместным.

- Только двоих.

- А как в тюрьме, папочка?

Мистер Босенгейт, который знал об этом не больше своей маленькой дочурки, ответил рассеянно:

- Не очень хорошо.

Они проходили под молодым дубком, там, где тропинка сворачивала к розарию и беседке. Что-то мелькнуло в воздухе и вцепилось в шею мистеру Босенгейту. Его дочурка запрыгала и стала давиться от смеха.

- Ой, папочка! Как здорово мы тебя обманули! Я нарочно тебя привела сюда!

Подняв голову, мистер Босенгейт увидел своего маленького сына, который растянулся на суку, как леопард, которым он себя и объявлял во всеуслышание (во избежание ошибки), и весело подумал: "До чего же подвижной мальчишка!"

- Дай я прыгну тебе на плечи, папочка! Как леопард на оленя!

- Да, да! Побудь, пожалуйста, оленем, папочка!

Мистер Босенгейт не пожелал быть оленем, потому что он только что причесался. Вместо этого, окруженный своим потомством, он бодро вошел в розарий. Его жена в открытом бледно-голубом платье с узким черным поясом и плиссированной юбкой стояла именно в той позе, в какой он себе ее представлял. Сегодня она была еще холодней, чем обычно. Она повернула голову с такой улыбкой, словно не могла принимать мистера Босенгейта всерьез. Он коснулся губами ее щеки. Даже щека пахла розами. Дети начали плясать вокруг матери, и он, в их тесном кольце, тоже был вынужден присоединиться к танцу, пока она не сказала:

- Когда вы кончите, давайте пить чай!

Это была не совсем та встреча, которую он себе представлял в машине. В беседке, какой они пользовались, пожалуй, всего раза два в год, но совершенно обязательной для всякой усадьбы, было множество уховерток, и мистер Босенгейт обрадовался предлогу, чтобы снова выйти на воздух. И хотя все было как нельзя лучше, он чувствовал странное беспокойство, он почти задыхался. Раскурив трубку, он стал прогуливаться меж розами, окуривая табачным дымом насекомых - во время войны человек никогда не бывает без дела! И неожиданно он сказал:

- Мы судим одного несчастного солдата.

Его жена, склонившаяся над розой, подняла голову.

- За что?

- Пытался покончить самоубийством.

- Почему же?

- Не мог выдержать разлуки с женой.

Она посмотрела на него, тихо засмеялась и сказала:

- Ну и ну!

Мистер Босенгейт был озадачен. Почему она засмеялась? Он оглянулся, увидел, что дети уже ушли, вынул трубку изо рта и приблизился к ней.

- Ты сегодня так красива, - сказал он. - Поцелуй меня.

Жена нагнулась к нему и, вытянув губы, коснулась ими его усов. Мистер Босенгейт почувствовал себя так, словно встал утром из-за стола, не съев джема. Но он подавил неприятное чувство и сказал:

- Эти присяжные - странная публика.

Веки его жены дрогнули.

- Как бы мне хотелось, чтобы и женщины могли быть присяжными.

- Почему?

- Было бы что вспомнить потом.

Уже не в первый раз она говорит эти странные слова! И в то же время ее жизнь далеко не скучна, насколько он мог себе представить; война принесла ей новые интересы, да и домашние дела постоянно требовали забот, так что жизнь ее была полезной и деятельной. Опять у него в голове мелькнула неожиданная мысль: "Но она никогда со мной ничем не поделится!" И вдруг из-за розовых кустов возникла печальная фигурка в военной форме. "Нам и без этого есть за что благодарить бога! - сказал он отрывисто. - Но мне надо идти работать". Жена, приподняв одну бровь, улыбнулась: "А! мне - проливать слезы!" Мистер Босенгейт засмеялся: она за словом в карман не полезет! И, поглаживая холеный ус, который она поцеловала, он вышел на солнце.