Ксения Апостол - Арабески

Эй, бродяга, — вскричал аль-Укба. Скажи-ка нам, в какой стороне лежит путь к славному Дамаску, царей которого ты имеешь счастье лицезреть, и если тебе известна дорога к нему, отведи нас в город, и мы отблагодарим тебя так, как не благодарил никто.

Мы дадим тебе полдинара, — сказал аль-Мабуд.

Нет. Мы накормим тебя объедками и дадим кусок превосходного халебского мыла, — возразил аль-Укба.

Мы подарим тебе наш старый халат. Сейчас на нем спит дворцовый пес, но мы лишим его царского одеяния.

Если ты не глуп, сможешь заработать на кусок хлеба своим уродством. Шуты нашего отца живут столь хорошо, что дважды в день едят мясо, запивая его вином.

Безумцы, они потешались над ним, забыв слова мудреца, что лучше переоценить, чем недооценить, и не зная, что зеркало их счастья покрылось ржавчиной, скрыв в тени образ нависшего над ними бедствия. Карлик безмолвствовал и аль-Мабуд сбил шапку с головы его, и увидели они безобразную харю, с мутными от ненависти глазами. И оскалился он желтыми зубами, и взял посох, и вскричав ужасно, напал на братьев, заставив их отступить в панике, и схватиться за сабли, и мощь его посоха была велика, и рык его бросал в дрожь, и страх сыновей султана был столь силен, что в короткое время уродец лишил их клинков, бросил принцев в пыль и принялся избивать, пиная туфлями, нанося удары, ломая ребра, сокрушая кости и дробя суставы. И вскричали о пощаде они, и прохлаждая глаза свои, взмолились о прощении. И карлик опускал посох на пятки их, спрашивая, довольны ли они ответом его, и они вопили, что довольны. И перед тем как исчезнуть среди щелей бывшей крепости, дабы они уяснили все еще лучше, освободил он братьев от их собственных шаровар, и пристроившись сзади, сотворил с каждым из них то, что накрыло их накидкой позора и циновкой унижения и повергло обоих в великую скорбь и горестный плач, заставив забыть недавние побои. И когда вернулся верный слуга их отца — ал-Джамиль, то не открылись они ни ему, ни рабу его о приключившимся с ними несчастье.

На следующий день, боясь оставаться в развалинах, покинули аль-Мабуд и аль-Укба замок вместе с управителем охот ал-Джамилем на непродолжительное время, и велено было Сайфу сварить утку к их приезду. Сайф все сделал, как ему было приказано, и когда он приготовил еду, то присел у очага на кусок ткани, оперся на вышитое седло, и вынув из-за пазухи мешочек с жареным ганджем, положил в рот шарик наслаждения и погрузился в кайф и постепенно исчез из этого мира и улетел в мир грез, и очутился парящем в воздухе и упал на облако, которое легче страусиного пуха, и следя за полетами ласточек, поплыл по небу, и степь тем временем сменилась плодородными землями, а внизу пахали на маленьких мулах крошечные крестьяне, появились окрестности города и облако полетело над домами и улицами, и Сайф, лежа на пузе и свесив ногу в красном сапоге, смотрел вниз и видел редких в такой зной жителей города, лавки купцов с одинокими покупателями, грязных детей, бросивших валяться в пыли и обступивших грозного усатого стражника, который взял у водоноса чашку и пил воду из бассейна и любовался тонкими запястьями девушки, наполняющей кувшины, а в чищенной меди кувшинов отражались двое юношей, спавшие, обнявшись на крыше соседнего дома, и увидел Сайф короткую улицу худых и старых евреев-ювелиров с наковальнями между пяток, а рядом — их маленьких помощников, раздувающих огонь, и рассмотрел он старика, сидящего во дворе и этот старик читал книгу, расчесывал бороду, перебирал четки и отгонял мух, а в другом дворе — запертая дома жена, сняв шаровары с великолепных бедер и заголив рубашку, легла томно на собачью подстилку, раздвинула ноги и задергала в нетерпении розовой пяткой, а глупый большой пес не торопился выполнять милую работу и пуская слюни, косился на миску с костями, и Сайф увидел площадь перед дворцом эмира, а на площади — распятых преступников, и палача, собирающего свой инструмент, на балконе дворца он заметил скучающую принцессу и помахал ей рукой, и облако покидая город, чуть не зацепилось за высоченный минарет, и проснувшийся муэдзин, увидев Сайфа, прикусил бороду от удивления. Так он плыл, утопая в невесомом, над городами и пустынями, оазисами, морями и горами, и видел он ниточки верблюжьих караванов, охотников, загоняющих в степи газелей, видел в море корабли с веселыми матросами и в песках борющихся джинов, и остановилось облако в саду, где пели соловьи и певчие куропатки и ворковали белые голуби, а ветви слив с плодами, похожими на носы эфиопов и ветви лимонов переплетались виноградными лозами, отягощенными разноцветными гроздьями ягод, и ручей с хрустальной водой брызгался на камнях и сверкал пруд с цаплями, и растаяло облако, и появилась из-за апельсиновых деревьев красавица, чудеснейшая среди всего сущего, с коралловой милой улыбкой и томными глазами, взяла Сайфа за руку и повела вглубь сада, мимо кустов миндаля, роз и боярышника, мимо павлинов, сверкающих пестрыми хвостами и тонкий стан ее и покачивающиеся при ходьбе бедра возбуждали желание и она остановилась под портиком, где в тени абрикосовых деревьев лежала кожаная скатерть и стоял кувшин с вином, и сбросила с себя одежды и увидел он тело, прекрасней которого не было, втянутый живот и тяжелые бедра и высокую крепкую грудь, цвета слоновой кости с двумя кольцами, вдетыми в острые соски, и Сайф подумал, что это будет наипрекраснейшая ночь в его жизни и потянулся к ней, чтобы сорвать цветы наслаждения, и получил что есть силы удар по затылку, нанесенный посохом маленького уродца, появившегося словно из-под земли, и увидевшего, что лежащий на камнях пьян от дурмана и не может отличить султана от обезьяны.