Айн Рэнд - Мы живые

Мы – авангард мирового пролетариата, мы выступаем за свободу всех угнетенных! Да ты взгляни на нашу партию, на этих новоиспеченных коммунистов. Посмотри, как беззастенчиво собирают они урожай с полей, пропитанных нашей кровью. Нас же они считают ненадежными, недостаточно революционными и вышвыривают из партии как предателей. Нас обвиняют в троцкизме. Мы оказались лишними, потому что, свергнув царя, мы не отказались от своих взглядов и не потеряли совесть. Они пытаются от нас избавиться, потому что мы обвиняем их в том, что они проиграли сражение, задушили революцию, предали народ, оставив за собой власть, грубую и жестокую власть. Мы им не нужны. Ни ты, ни я. Таким людям, как ты, Андрей, нет места на этой земле. Неужели ты не видишь этого? Впрочем, это и хорошо. Только я думаю, что, когда ты прозреешь, меня уже не будет.

Андрей молчал. Он стоял, все так же скрестив на груди руки. Тимошенко схватил куртку и стал торопливо натягивать.

– Куда ты собрался? – спросил Андрей.

– Ухожу. Куда глаза глядят. Не желаю больше оставаться здесь.

– Степан, неужели ты думаешь, что я не понимаю всего, что творится вокруг? Но что толку орать во все горло и напиваться до полусмерти? Этим делу не поможешь. Нужно продолжать борьбу.

– Ну давай. Вперед. Меня же это не касается. Пойду лучше выпью.

Андрей внимательно следил за тем, как Степан, застегнув куртку, нахлобучивал свою бескозырку, сдвигая ее набок.

– Степан, что ты собираешься делать?

– Сейчас?

– Нет, вообще, в будущем.

– В будущем? – расхохотался Тимошенко, запрокинув голову и потрясая могучими плечами. – В будущем… В этом-то все и дело. Почему ты так уверен, что у нас есть будущее? – Он приблизился к Андрею и лукаво подмигнул. – Не находишь ли ты странным тот факт, что так много наших товарищей по партии умирают от чрезмерной работы? Тебе, наверное, доводилось читать об этом в газетах? Еще один из нас отдал свою жизнь делу служения революции, посвящая всего себя решению поставленных перед нами задач… А ты знаешь, что все эти «сгоревшие на работе» на самом деле кончают жизнь самоубийством? Только газеты молчат об этом. Странно, почему это в партийных рядах сегодня так много самоубийц?

Андрей сжал в своих сильных холодных руках тяжелую, горячую и липкую от пота руку матроса.

– Степан, уж не думаешь ли ты?..

– Ни о чем я не думаю, черт побери. Меня интересует только водка. Но в случае чего я обязательно приду попрощаться. Обещаю.

В дверях Андрей снова задержал Тимошенко.

– Степан, почему бы тебе не пожить некоторое время у меня?

На прощание Степан махнул рукой с таким величием, как будто он закидывал на плечо полу мантии; он вышел, покачиваясь, на лестничную площадку.

– У тебя я ни за что не останусь. Я тебя не хочу видеть, Андрей. Не хочу смотреть на твою рожу. Понимаешь… я – старый, прогнивший и проржавевший насквозь линкор, чье место на свалке. Но это меня не беспокоит. Я бы из последних сил стал помогать единственному оставшемуся близким мне человеку – тебе, Андрей. Но дело в том, что, хоть я все кишки у себя из брюха вырву и отдам тебе, я не смогу спасти тебя!

Мраморные ступеньки уходили далеко вниз.

Кира стояла и смотрела на стройку.

К серому небу, которое с наступлением сумерек уже начинало постепенно темнеть, восходили зубчатые стены из нового, необожженного кирпича, разграфленные белыми полосками свежего цемента. Высоко под облаками работали строители; над улицей раздавался перезвон молотков; ревели охрипшие двигатели, а где-то среди хаоса забрызганных известью лесов, балок и досок свистел вырывающийся пар. Кира наблюдала за всем, широко раскрыв глаза; на ее лице играла улыбка. Какой-то молодой человек с загорелым лицом, держащий в уголке рта трубку, проворно взбирался наверх по стропилам, маневрировать на которых было довольно опасно; движения его рук были точны и отрывисты, подобно ударам молотка. Кира не следила за временем. Она была настолько увлечена представшим ее глазам зрелищем, что ни о чем уже не помнила. Затем внезапно, на какое-то мгновение, Кира ясно и четко представила картину своего мира, которую она, казалось, видит впервые после долгой разлуки. Она не могла понять: почему она не стоит на лесах и почему не она, а тот парень с трубкой руководит работой; что не позволяет ей заняться делом ее жизни, предаться ее единственной страсти? Через какую-то долю секунды все исчезло, Кира даже не сразу поняла, что произошло. Когда иллюзия рассеялась, она снова увидела мир таким, каким привыкла его видеть, и она вспомнила, почему она не может находиться там, на лесах, по какой причине путь к любимому делу был закрыт для нее навсегда. В голове у Киры крутились слова, которые заполняли пустоту, исходящую откуда-то из груди: «Возможно… Когда-нибудь… За границей».