Айн Рэнд - Мы живые

– Есть ли в кассе какие-нибудь деньги?

– Да, господин Лев Сергеевич, жаловаться не приходится, дела сегодня идут хорошо, и…

– Давай все сюда.

Продавец в нерешительности, перебирая кривыми пальцами, пробормотал:

– Но, господин, последний раз Карп Карпович сказал, что вы…

– Я сказал – давай все сюда.

– Хорошо, господин Лев Сергеевич.

Лео небрежно затолкал банкноты в бумажник. Затем вполголоса спросил:

– Прибыл вчера вечером груз?

Продавец утвердительно закивал, доверительно хихикая и подмигивая.

– Помалкивай, – сказал Лео, – и будь осторожен!

– А как же, конечно, господин Лев Сергеевич, конечно, вы же знаете, что я, если можно так выразиться, – сама осторожность. Карп Карпович знает, что он может полностью доверять старому верному слуге, который проработал при нем в течение…

– Ты бы мог хоть иногда пользоваться липкой бумагой для мух?

– Да, конечно, господин Лев Сергеевич, я…

– Я сегодня уже не вернусь. Закроешь магазин как обычно.

– Да, господин Лев Сергеевич. Всего доброго, господин Лев Сергеевич.

Ничего больше не говоря, Лео ушел.

На углу его поджидала девушка в голубой шляпке, украшенной бутафорскими вишенками. Она улыбнулась в надежде и нерешительности. После небольшого раздумья Лео тоже улыбнулся и зашагал прочь, от его улыбки щечки и носик под полями голубой шляпки вспыхнули румянцем. Девушка стояла и смотрела, как молодой человек вскочил в экипаж и исчез из виду.

Лео доехал до Александровского рынка. Он проскочил мимо раскинувшихся вдоль тротуара лотков с разным старьем, не обращая внимания на умоляющие взгляды торговцев. Остановился он у небольшого киоска, в витрине которого были выставлены самые дорогие фарфоровые вазы, мраморные часы, бронзовые подсвечники, попавшие на грязный, мрачный рынок из какого-нибудь разрушенного и разграбленного дворца.

– Я хотел бы купить у вас что-нибудь в качестве подарка, – бросил он продавцу, который уже подобострастно заюлил. – Свадебного подарка.

– Да? Очень хорошо, – принялся раскланиваться продавец. – Позвольте… для своей невесты, господин?

– Конечно же нет. Для моего друга.

Лео с беспристрастным высокомерием обвел взглядом великолепные и изысканные сокровища, которые должны бы были покоиться в музее на бархатных подушечках под стеклянными колпаками.

– Что-нибудь получше, – приказным тоном сказал он.

– Да, конечно, господин, – продолжал раскланиваться продавец, – что-нибудь прекрасное для любимого друга.

– Нет, для человека, которого я ненавижу. – Лео указал на голубую вазу с золотой инкрустацией, стоящую в углу: – Что это?

– А, это, господин! – Продавец в нерешительности потянулся за вазой, а затем медленно и осторожно перенес ее на прилавок; ее цена могла ошеломить даже покупателя в импортном пальто. – Это настоящий севрский фарфор, господин, – прошептал продавец, смахивая с вазы паутину и демонстрируя изящное фабричное клеймо у ее основания. – Великолепная вещь, господин, – продолжал он шепотом, – роскошная вещь.

– Я беру ее, – сказал Лео.

У продавца при виде бумажника в облаченных в перчатки руках покупателя, который даже не справился о цене, пересохло в горле, и он судорожно принялся трепать свой галстук.

– Товарищи, в этот мирный период построения государства рабочий класс является передовым ударным отрядом нашей революции. Образование широких масс рабочих и крестьян представляет в это историческое время задачу огромной важности. Мы, руководящие работники экскурсионных центров, являемся частью огромной мирной армии воспитателей и педагогов, вооруженных принципами практической методологии исторического материализма, соответствующих духу советской действительности, призванных…

Кира сидела в девятом ряду, на стуле, который грозил развалиться под ней в любую минуту. Собрание экскурсоводов подходило к концу. Люди вокруг Киры, устало опустив головы, украдкой посматривали на большие настенные часы, висевшие над головой выступающего. Кира еще пыталась вслушиваться; она внимательно следила за движением губ оратора, стараясь уловить каждое слово, сожалея о том, что он говорит недостаточно громко. Однако произносимая речь не могла заглушить голоса, которые крутились в ее памяти: первый – в телефонной трубке, в котором чувствовалась плохо скрываемая мольба: «Кира, почему мы с тобой так редко видимся?» – и второй – высокомерный, раздающийся ночью в темноте ее комнаты: «Что ты скажешь насчет всех этих твоих визитов, Кира? Ты утверждала, что была вчера у Ирины. Но тебя у нее не было». Как долго она еще сможет продержаться таким образом? Она не видела Андрея уже три недели.