Айн Рэнд - Мы живые

– Ты напугана? Теперь ты понимаешь, почему я не мог смотреть тебе в глаза? Я знал, как ты относишься ко мне и что никогда не полюбишь. Я знал, что ты сказала бы, и даже представлял твой взгляд. Когда это началось? Не знаю. Зато знаю наверняка, что это должно кончиться, потому что это невыносимо для меня. Видеть тебя, улыбаться, говорить о будущем человечества и ждать, когда твоя рука коснется моей. Я думал о твоих ногах, бегущих по песку, о том, как играл свет на твоей шее, и о том, как твоя юбка развевалась на ветру. Рассуждать о смысле жизни – и лелеять надежду увидеть твою грудь в глубоком вырезе платья!..

– Андрей… не надо… – прошептала она.

Его слова были не признанием в любви, а скорее признанием в преступлении.

– Зачем я тебе все это говорю? Я и сам не знаю. Мне кажется, что это всего лишь сон. Я так долго носил эти слова в себе! Тебе не следовало приходить сюда. Я не друг тебе. Может, тебе это больно слышать, но мне все равно. Я… хочу тебя! Теперь все!

– Андрей. Я… не знала…

– Я не хотел, чтобы ты знала. Я хотел все прекратить и больше не видеться с тобой. Ты не знаешь, что со мной творилось. Однажды мы делали обыск. Мы арестовали одну женщину. Она каталась у меня в ногах, умоляя о пощаде. А я думал о тебе и представил, что это ты валяешься там, на полу, в ночной рубашке, крича о пощаде, как много месяцев кричал я. Я сознавал, что, будь это ты, я овладел бы тобой прямо там, на полу, если бы не остальные. Потом я застрелил бы тебя и застрелился сам, мне было бы на все наплевать – ведь это было бы уже потом. Я понял, что мог бы арестовать тебя однажды ночью, увезти куда-нибудь и там овладеть тобой. Я мог это сделать. Я засмеялся и пнул ту женщину ногой. Мои люди никогда не видели меня таким. Они увезли ее в тюрьму, а я, выдумав причину, пошел домой один, думая о тебе… Не бойся, я никогда такого не сделаю… Мне даже нечего тебе предложить. Я не могу посвятить тебе свою жизнь. Моя жизнь – это двадцать восемь лет того, к чему ты испытываешь презрение. А ты… ты воплощаешь все, что я должен бы ненавидеть, но я хочу тебя. Я отдал бы все, что имею и что когда-нибудь мог бы иметь, за то, что ты никогда не сможешь мне дать!

Он увидел ее широко открытые глаза.

– Что ты сказал, Андрей? – пролепетала она.

– Я сказал, что отдал бы все…

В ее глазах стоял ужас от той мысли, что так ясно промелькнула в ее голове секунду назад.

– Андрей… мне лучше уйти… я пойду…

Но он смотрел на нее не отводя глаз и, подойдя, вдруг мягко и тихо спросил:

– Ты могла бы мне это дать… Кира?

Кира думала в тот момент не о нем и не о Лео; она думала о Марии Петровне в предсмертной агонии. Она прижалась к стене, распластав руки по холодной штукатурке. Его голос, его надежда подталкивали ее. Она медленно поднялась на цыпочки и сказала ему в лицо:

– Да, могу! Я люблю тебя! – Она подумала, как странно это было – чувствовать чужие губы, не губы Лео. Она шептала: – Да… уже давно… но я не знала, что ты меня…

Она чувствовала его губы и его руки, она думала, какие они сильные, и о том, будет ли это для него радостью или пыткой. Кира надеялась, что это продлится недолго.

От уличного света на стене лежал белый квадрат с черным перекрестьем. На их фоне Кира видела лицо Андрея на подушке. Его тело было неподвижным, лишь вздрагивала грудь от биения сердца.

Она сбросила одеяло и села, закрыв руками грудь и плечи.

– Андрей, я ухожу.

– Кира! Не сейчас, не этой ночью.

– Но мне нужно идти.

– Ты нужна мне здесь. До утра.

– Я должна идти. Там… моя семья. Андрей… мы должны держать все в строгой тайне.

– Кира, ты выйдешь за меня замуж?

Она не ответила. Почувствовав, что она дрожит, он укутал ее одеялом.

– Кира, почему ты боишься?

– Андрей… я… не могу.

– Но я люблю тебя.

– Андрей… ты – коммунист, а ты знаешь, какие взгляды у моей семьи. Ты должен понять. Они и так столько пережили, а если я выйду за тебя, это добьет их. Если мы скажем им… но… мы ведь можем и не говорить. Ведь для нас нет никакой разницы?

– Нет. Если ты так хочешь.

– Андрей!

– Да, Кира?

– Ты выполнишь все, что я скажу?

– Все.

– Я хочу лишь одного. Никто, никто не должен об этом знать, обещай мне.

– Обещаю.

– Видишь ли, твоя партия, наверное, не одобрит такую… такую любовницу, как я… Так что лучше… Мы играем с огнем, понимаешь? А это опасно. Давай не будем разрушать свою жизнь.

– Разрушать свою жизнь? Кира! – Он счастливо рассмеялся, прижимая ее руки к губам.