Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Никто не поддерживает ее. Опасны нынче такие слова. Мало кому тут нравятся немцы, но зачем говорить об этом вслух?

Ксения Мазурок возвращается домой, где сидит этот рыжий еврей, Хаим-Яков Фейгин, где валяется в постели его жена Песя, а под ногами болтается девчонка Тамара. Ксения подходит к матери, и они начинают перешептываться.

Трудно человеку быть добрым долгое время. И вот начинается давно уже назревшая беседа между Ульяной Мазурок и Хаимом-Яковом.

— Ефим Айзекович, я советую вам вернуться домой. Я слышала, что немцы не трогают евреев. Наоборот, грабят украинцев.

— Но старуха моя больна, Ульяша. Куда же я пойду сейчас?

Но Ульяна не дает волю жалости. Хватит! Да, она проработала несколько лет на винном заводике. Да, Ефим Айзекович хорошо знает свое дело и всегда был добр к работникам. Но ведь договор был таков, что Фейгины погостят здесь всего несколько дней. К тому же говорят, что все, кто укрывает евреев, будут расстреляны.

Нет-нет, она очень извиняется, но дальше так продолжаться не может.

— Ефим Айзекович, если вы не уйдете сами, то придется уйти нам, хозяевам!

Вот ведь горе! Хаим-Яков не знает, что делать, лицо его мрачно и сосредоточенно. Он посылает Тамару к Шапиро за советом. Шапиро немедленно приходит — он давно уже не страшится свободно разгуливать по улицам Заяра.

Странный еврей! Он входит в дом в сопровождении всех своих стонов и болячек, садится возле Песиной постели. Сначала говорят о ее здоровье. Температура спала, но болезнь продолжает мучить старую женщину. Она исхудала, черты лица обострились и пожелтели. Затем мужчины отходят в сторонку, и Хаим-Яков рассказывает о своем разговоре с Мазурок.

— Надо возвращаться домой! — решительно говорит Шапиро.

Его аргументы просты и логичны. Немцы захватили не только центр Гадяча, но и Заяр. Дни первой паники и неразберихи прошли. Бомбежек больше не будет, жизнь вошла в нормальное русло. Правда, новый бургомистр Карпенко, этот злобный пес, набирает сейчас полицаев из отбросов общества, из тех, кто всегда ненавидел евреев. Кроме того, ожидается приезд офицера, который станет начальником местного отделения гестапо. Тогда-то и могут начаться главные беды. Но в том, что касается полиции и гестапо, нет разницы между центром и пригородом. Значит, можно возвращаться домой, особенно если на этом настаивают хозяева. Только потеплее оденьте Песю, чтобы не простудилась еще больше…

Ушел Шапиро. Реденькая бороденка задрана вверх, слабые ноги месят уличную грязь. Ходит старик из дома в дом, и вот ведь чудо: никто его не трогает!

Новое несчастье! Возчик Мордехай — первая жертва полицейского произвола. Сам он, слава Богу, уцелел, но его «ребятки», Павлик и Рыжий, конфискованы вместе с телегой, окончательно и безвозвратно.

Узнав, что Гинцбурги переехали неведомо куда, исполнился бургомистр Карпенко черной злобы. А тут еще кто-то открыл ему, что перевез их Мордехай на своей телеге. Возчик был известным человеком в Гадяче, знал его Карпенко. И вот заявились во двор к Мордехаю два полицая с приказом доставить к бургомистру его самого, а также телегу с лошадьми. Комендатура размещалась в центре города, в бывшем здании райсобеса, недалеко от гостиницы и напротив городского сада. Странное это зрелище — возчик Мордехай в комендатуре, в кабинете бургомистра Карпенко. Вот стоит он пред начальственным взором в своей старой накидке, с тревогой, запрятанной глубоко в сердце.

— Ну, старый пес, прощайся со своими лошаденками, — говорит Карпенко. — Сегодня ты видел их в последний раз. Конфискация.

Бургомистр сидит в кресле. Есть что-то неестественное в его напряженной прямой спине. Чертов горбун смотрит на Мордехая, Мордехай — на горбуна.

— Как же так, пане бургомистр? Лошади — все мое имущество. Куда пойду теперь?

— Куда ты перевез Гинцбурга? — спрашивает Карпенко скрипучим голосом.

Мордехай молчит, молчит и размышляет.

— Куда ты перевез Гинцбурга?

Снова скрещиваются два взгляда. Угроза и страх вползают в комнату и остаются в ней.

— Не помню, — отвечает Мордехай.

Карпенко звонит в колокольчик. Входит полицай, в руке у него плетка.

— А ну-ка, всыпь ему пяток горячих! — приказывает Карпенко.

Полицай поднимает плеть и начинает хлестать старика по голове и по спине.

— Куда ты перевез Гинцбурга?

Как сквозь туман доносятся до Мордехая слова Карпенко. Он молчит.

— Еще пяток!

Снова хлещет плеть по стариковской спине. Темнеет в глазах у Мордехая, он падает на пол.