Жорж Санд - Валентина. Леоне Леони [сборник]

Та же самая просьба, только поданная иначе, более требовательно, встретила бы холодный отпор. Но графиня предпочитала добиваться немедленного выполнения своих приказов, нежели безропотного подчинения своей воле. Таково одно из свойств тщеславия: властолюбец желает, чтобы господство его принималось с почтением и даже с любовью.

– Ничего тут неприличного нет, – возразила графиня. – Раз он сразу же явился по моему зову и работал добросовестно, с нашей стороны будет вполне справедливым оказать ему некоторое внимание. Идите, дочь моя, и пригласите его от моего имени.

Торжествующая Валентина вернулась в гостиную, радуясь, что может сделать хоть что-то приятное от имени матери, и притворилась, что приглашение полностью исходит от графини. Искренне изумленный Бенедикт колебался, не зная, принять ли ему приглашение. Уговаривая его, Валентина несколько превысила полученные ею от матери права. Когда они втроем шли к столу, маркиза шепнула на ухо внучке:

– Неужели твоей матери действительно пришла в голову такая благородная мысль? Меня начинает беспокоить ее состояние. Неужели она действительно серьезно больна?

Валентина не разрешила себе улыбнуться в ответ на эту ядовитую шутку. Будучи поверенной этих двух женщин, поочередно выслушивая их взаимные упреки и неприязненные замечания, Валентина чувствовала себя словно утес, о который ударяются с силой два враждебных потока.

Обед длился недолго, зато прошел весело. Кофе перешли пить в беседку. К концу трапезы маркиза обычно приходила в благодушное состояние. В ее время некоторые молодые дамы, чье легкомыслие прощалось ради их прелести, а возможно, в расчете на то, что их бойкое поведение рассеет скуку праздного и пресыщенного общества, открыто проявляли игривость самого дурного тона; считалось даже, что иным миленьким личикам идет роль проказниц. Центром этого дамского кружка была мадам де Прованс, которая «изрядно глушила шампанское». А веком раньше мадам, невестка Людовика XIV, добродетельная и честная немка, больше всего обожавшая чесночную колбасу да пивной суп, восхищалась способностью придворных дам Франции, и в первую очередь герцогини Беррийской, пить достаточно много без всяких неприятных последствий и не моргнув глазом переносить даже вино Констанцы и венгерский мараскин.

За десертом маркиза окончательно развеселилась. Она завладела разговором с легкостью и естественностью, присущей людям, много повидавшим на своем веку, что заменяет им природный ум. Бенедикт только диву давался. Говорила она на языке, который, по его мнению, был не свойствен ни ее сословию, ни женскому полу. Маркиза употребляла весьма вольные словечки, но ухитрялась никого не шокировать – так просто и непринужденно они слетали с ее уст. Она рассказала несколько забавных историй, продемонстрировав ясность памяти, и с завидной находчивостью щадила слух внучки, описывая весьма рискованные ситуации. Несколько раз Бенедикт испуганно вскидывал на девушку глаза, но при виде ее невозмутимого спокойствия, свидетельствовавшего о полном неведении, он решил, что, возможно, и сам чего-то не понял и что это его собственное воображение придало словам маркизы такой смысл. Под конец его совсем уж ошеломило это удивительное сочетание изысканных манер и безнравственности, явное попирание принципов и одновременно уважение приличий. Мир, в котором жила маркиза, рисовался перед ним словно окутанный дымкой грез, но он отказывался этому верить.

Еще долго они сидели в беседке. Потом Бенедикт решил испробовать фортепьяно и спел несколько песен. Ушел он довольно поздно, дивясь установившейся между ним и Валентиной близости, чувствуя волнение, причины которого и сам не знал, но которое непрестанно вызывало в его мозгу образ столь прекрасной и доброй девушки, что не любить ее было невозможно.

Через несколько дней после описываемых событий госпожа де Рембо была приглашена префектом на торжественный прием, который устраивался в главном городе департамента в честь герцогини Беррийской, не то отправлявшейся, не то возвращавшейся из очередного своего веселого путешествия. Этой ветреной и грациозной даме, которой удалось завоевать всеобщую любовь невзирая на явно неблагоприятные времена, прощалась непомерная расточительность за одну ее улыбку.

Графиня попала в число избранниц, которых решено было представить герцогине. Все они должны были сидеть за ее особым столом. Таким образом, по мнению самой графини, не принять приглашение было нельзя, и ни за какие блага мира она не отказалась бы от этого приятного путешествия.