Мэгги О'Фаррелл - Там, где тебя ждут

– Мне нравятся ваши художества.

Найл резко вздрогнул и отступил от двери. Ему знаком этот голос, он уверен. Он принадлежал женщине, которая приходила, как и они, по средам со своей дочерью, уже почти девушкой. Она носила женский брючный костюм, длинные волосы зачесаны на одну сторону, и ее туфли постукивали по больничному линолеуму. Она всегда приставала к папе Найла с разговорами, и порой Найлу так и хотелось сказать: «Оставьте его в покое, не видите, что ли, он работает, разбирает бумаги».

– Ради определенности [39] Одна из самых любимых фраз Дэниела. , – донеслось до мальчика тихое ворчание отца, вероятно, он поглощен чтением, – кто говорит, что они мои?

– А как иначе вы поняли, о чем я говорю, если они не ваши? – опять вопросил женский голос.

– А кто говорит, что я знаю, о чем вы говорите?

– Я заметила, как вы глянули на стену, когда упомянула художества…

– Какую стену?

– …и это доказывает, что они – ваших рук дело.

Короткая пауза. Найл представил, как отец устремил на женщину пронзительный насмешливый взгляд.

– Неужели доказывает?

Найл разглядывал информационный стенд. Совет о защите от солнечных лучей для чувствительной кожи. Реклама антибактериальных лосьонов. Способ наложения повязок на лицо.

– Ладно, – продолжила приставания женщина, – где ваш сын?

– В процедурной.

– Он пошел туда самостоятельно?

Отец, должно быть, просто кивнул в ответ.

– Послушайте, я не собираюсь обвинять вас в причастности к изменению этих постеров. Мне просто захотелось подумать об этом. Кому захочется смотреть рекламу продукции для больных экземой, представленную детьми с охренительно безупречной кожей и…

– Не мне.

– Не вам. И не мне. И никому из нас. Браво, – заключила она, – поэтому я и высказалась.

«Охренительно» – это слово впечаталось в память Найла, как чертежная кнопка. Так говорят дети в школе. Один из учителей отправил кого-то домой на прошлой неделе за то, что тот кричал это на переменке. Ему не приходилось слышать, чтобы взрослые говорили такое слово друг другу, даже случайно оно не срывалось с их языка в обычной речи. Тишина за стеной, казалось, набухала, как тесто в духовке, и Найл не в силах больше терпеть шагнул к двери и вошел в приемную.

– А вот и ты, – сказал папа.

Женщина резко повернула голову, чтобы взглянуть на него, и надо заметить, что она находилась в очень близком соседстве с его отцом, не слишком ли близком?

– Привет! – воскликнула женщина, скаля зубы. – Похоже, тебе очень удобно и уютно в этом костюме.

Найл остановился перед отцом.

– Пойдем, – лаконично произнес он.

Отец посмотрел на него и, мельком глянув на собеседницу, начал запихивать все в портфель: бумаги, ручки, журналы. Он передал Найлу куртку, помог надеть ее, поскольку понимал, как трудно самому всунуть забинтованные руки в рукава. Найл забрал со стола гироскоп; карман оказался маловат для такой игрушки, поэтому он осторожно держал ее в руке. И вот они с отцом потащились со своими вещами к выходу и уже готовы были выйти, оказавшись практически в безопасности, когда женщина вдруг вскочила, догнала их и тронула отца за руку.

– Вы забыли, – сказала она, протянув ему очки со скрещенными хрупкими дужками.

Найл оглянулся на нее, ощущая давление ее прикосновения на своей собственной руке, словно у них с отцом имелась неврологическая связь. Он видел, как папа повернулся, выразил благодарность и взял очки, которые он вечно забывал [40] За прошлый год Дэниел забыл пять пар. , и тут Найл заметил под дужками какую-то бумажку. Клочок линованной желтой бумаги [41] Позднее Найл поймет, что видел клочок юридического документа, и предположит, что та женщина работала в этой сфере. , никогда не используемой его отцом. Он заметил также, что отец увидел этот клочок, но притворился, что не увидел. Очки нырнули в нагрудный карман пиджака, и после нескольких дополнительных благодарностей они наконец ушли.

Найл пока сам не осознавал того, насколько этот заключительный момент впечатался в его память: геометрические отражения солнечного света, проникающего через подлокотники стула и под столешницы, разворот отца навстречу этой женщине, голос, говорящий «вы забыли», клочок желтой бумаги, принятой и спрятанной отцом, жесткие края гироскопа, прижатые к слившимся с перчатками пальцам. Через какие-то несколько месяцев случится невероятное, и отец исчезнет из его жизни, и они не увидят друг друга долгие годы, а мать будет говорить об отце страшные вещи, а Найл и Феба будут слушать эти ужасы и верить им, и в то же время не верить. В любом случае, отец уйдет, и в доме станет так пусто, словно его никогда там и не бывало, но иногда Найл, лежа без сна, будет представлять себе отца, придумывать его. Был ли папа в реальности? Потом он будет вспоминать тот день, когда отец извлек из кармана гироскоп, и как они вместе запусками его на столике в Педиатрическом амбулаторном центре острой дерматологии, и как он крутился в безупречной уравновешенности, стабильно посылая на стены скользящие стрелы света [42] Это конец. .