Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Я сидел с Мэгги целый час, неторопливо рассказывая ей о последних новостях. Я рассказал ей о Брайсе и сгоревшем предохранителе, о нашей ферме и о занятиях в колледже. В какой-то момент мне показалось, что дыхание Мэгги участилось, а губы напряглись, сжались – и снова расслабились. Ее дыхание… нет, оно не было ни тяжелым, ни болезненным. Я бы сказал, что оно было возбужденным , словно она переживала, восхищалась, волновалась вместе со мной.

– Семестр почти закончился, – говорил я, – но меня пока не вышвырнули. Некоторые из моих студентов пишут уже вполне прилично. – Тут я выглянул в коридор, чтобы посмотреть в направлении сестринского поста. – Замечательных успехов достигла наша Аманда; трудно поверить, что всего за несколько месяцев она добилась такого впечатляющего прогресса. Ну, у Кой, как ты знаешь, природный дар… Она прекрасно чувствует язык, и если не будет лениться, то добьется многого. Мои футболисты?.. Они сейчас примерно такие же, каким был я, когда начал преподавать в этой группе.

Дыхание Мэгги на миг прервалось, уголок губ чуть заметно дрогнул, а указательный палец на правой руке ненадолго выпрямился, словно она на что-то показывала. Блу у нее в ногах пошевелился, приподнял голову и снова опустил. Продолжая сжимать ее правую руку левой, я сказал:

– Зачетные работы за семестр они сдали почти две недели назад, так что в ближайшие дни нам придется потрудиться. Я дал им несколько выходных, чтобы они могли как следует поработать над последним заданием. Некоторым из них это необходимо, что до остальных…

Некоторое время мы молчали, и я смотрел, как мерно поднимается и опускается грудь Мэгги. Ее дыхание было беззвучным, но глубоким; при каждом вдохе ноздри ее красивого носа слегка расширялись и трепетали. Наконец я слегка похлопал Мэгги по животу, который, как сказали врачи, полностью зажил, и вместе со стулом перекатился к изножью кровати, чтобы намазать кремом ее ноги. Ногти у нее на ногах были в идеальном порядке, я растер ей ступни, нанес крем и снова надел носки. Переместившись назад к изголовью, я снова взял правую руку Мэгги в свою. Ее указательный палец еще раз выпрямился и расслабился далеко не сразу. В течение нескольких секунд я смотрел на этот палец, на проступившие на лбу Мэгги напряженные морщинки и прислушивался к ее участившемуся дыханию. Но вот напряженно вытянутый палец слегка согнулся, расслабляясь, дыхание стало равномернее, а складки на лбу наполовину разгладились.

В повседневной жизни мне вполне хватает ду́ша. Мэгги в этом отношении совсем другая – ей подавай ванну! Она просто не может жить без того, чтобы не поплескаться всласть. Если бы мы могли позволить себе горячую воду, она бы лежала в ней часами, по несколько раз сливая и вновь наполняя ванну. Не знаю, может быть, это чисто женская особенность или черта характера – сравнивать мне не с чем.

Сейчас я отправился в туалетную комнату рядом с палатой Мэгги, плотно закрыл за собой дверь, напустил в раковину теплой воды и намочил в ней большую мягкую губку. Вернувшись в палату, я осторожно, стараясь не потревожить капельницу и приклеенные прямо к коже датчики приборов, обтер этой губкой Мэгги. Не знаю, правильно ли я поступил – возможно, мне просто хотелось прикоснуться к моей жене. С другой стороны, если бы в коме лежал я, мне было бы очень приятно, если бы Мэгги сделала для меня то же самое. Ее прикосновения я почувствовал бы в любом случае, и мне было бы очень радостно сознавать, что она здесь, рядом, что она думает обо мне.

А руки Мэгги могли сообщить мне это куда лучше, чем слова.

Еждневно во второй половине дня в палате Мэгги появлялась физиотерапевтическая бригада, состоявшая из двух медсестер, каждая из которых выглядела так, словно много лет преподавала аэробику в фитнес-центре. В течение получаса они сгибали, массировали, выворачивали и растягивали руки и ноги Мэгги. Мне эти процедуры напоминали принудительные занятия йогой или какой-то другой новомодной гимнастикой, но я понимал, что на самом деле это делается для того, чтобы отсрочить, замедлить неизбежную атрофию мышц. Моя же цель была совершенно иной. Когда я обтирал Мэгги влажной, горячей губкой, мне всего лишь хотелось, чтобы она ощутила мои прикосновения и поняла: я здесь, я рядом, и я держу ее в объятиях.

– Мэг, – прошептал я, уткнувшись носом в ее ушную раковину. – Просыпайся, когда сама захочешь, ладно? Просыпайся, даже если меня здесь не будет. Просыпайся в любое время – только просыпайся.