Саддам Хусейн - Забиба и царь

- Да, но лучше господином народа и слугой его, Забиба.

Поднялась Забиба, обняла царя обеими руками и, не спрашивая его на то разрешения, поцеловала его в лоб. Так уж заведено у царей, что простолюдин, прежде чем поцеловать царя, должен спросить его согласия, а тот вправе позволить или отказать. Зато если царь пожелает поцеловать любую женщину из народа, ему нет нужды спрашивать у кого-либо разрешения.

* * *

Царь сказал:

- Я снова хочу вернуться в прошлое и сказать, что в те времена, когда я навещал вас в деревенском доме, расположенном рядом с домом презренного Хискиля, и когда ты приходила ко мне во дворец, в речах твоих был виден опыт простого человека и глубокое знание вопросов власти. Скажи мне, где и как ты могла узнать все это.

- Мой ответ так важен для тебя, мой царь, что мне ничего не остается, как отвечать?

Удивило царя, что Забиба колеблется с ответом, и еще больше захотелось узнать то тайное, из-за чего Забиба не спешит отвечать на его вопрос. Он сказал:

- Разве не ясность и равенство - то, на что опираются любые отношения?

Отвечала Забиба:

- Ты прав, мой царь.

- Разве не необходимо, чтобы между влюбленными было равенство, Забиба?

Сказав это, царь заимствовал то, что говорила когда-то сама Забиба, словно хотел напомнить ей сказанное и тем самым облегчить ответ на его вопрос.

Забиба сказала:

- Да, мой царь, об этом я тебе раньше уже говорила.

- Так желаешь ли ты себе того, чего не пожелала бы другим?

- Боже упаси меня поступить так, мой царь, это было бы эгоистично, и никто не доверял бы мне после такого.

- Тогда отвечай на мой вопрос.

- Твоя воля, мой господин.

Было видно, что она предпочла бы не отвечать, но он не освободил ее от ответа.

- Я говорила и рассказывала тебе о том, что имеет отношение к народу, о предпосылках и чувствах, об образе мышления, о приятии того, что можно принять, и об отвержении того, что он отвергает.

И, сказав об отвержении того, что народ отвергает, она добавила:

- Но я не могу в этом выражать точку зрения всего народа. Я говорю только от имени основной его массы.

- А почему ты не можешь выражать позицию всего народа? Разве не гарантировал я тебе равенство в нашем разговоре?

- Гарантировал, мой царь, но я не давала тебе этот тяжелый ответ, пока ты не подготовился к тому, чтобы вынести его тяжесть. Чтобы не тяжело тебе было слушать о том, что не приемлет народ.

- Значит, ты поступала так по своему усмотрению, а не потому, что я не позволял?

- Да, мой царь, по своему усмотрению. Это потому, что я хорошо тебя чувствую.

- Как это, Забиба?

- Приучила меня жизнь, как приучила она и других людей из народа, принимать то, что я не желаю, если другой вправе навязать мне это. Так приучена я, и так приучены другие люди с самого начала жизни. Но ты не привык к этому, потому что решения в своей жизни принимаешь ты, а исполняют их другие. Все устроено так, что народ или те, кто тебя окружает, не могут противиться твоему решению, а ты не откажешься от своего решения, даже если оно не пользуется поддержкой народа и народ его не принял бы, будь у него возможность его оспорить. Поэтому тебе необходимы отношения совсем другого уровня. Тебе следует понять, что такое ответственность. Поэтому я старалась до поры не говорить тебе об этом, а я, с твоего позволения, представляю здесь совесть народа. Мне известно все, что не приемлет и отвергает народ. Но в соответствии с моим планом, я рано или поздно все тебе расскажу.

- Но разве не должен я, Забиба, чтобы принять окончательное решение, иметь полную ясность во всем или хотя бы в основных понятиях? Разве не должен я знать все о народе, как народ знает все обо мне, чтобы принять его таким, какой он есть, а он принял меня таким, какой я есть?

- Да, мой царь, но всему свое время, и глубина начинается от берега. Люди не всегда готовы, и не все могут сразу окунуться в глубину и сопротивляться стремительному течению. Поэтому сначала они плавают возле берега. И никто не может нырнуть в самом глубоком месте, если он не доплыл до него, если он еще не созрел внутренне и в практическом плане.

- Это верно, Забиба. Значит, ты расскажешь все потом и разъяснишь все, что касается жизни народа?

- Да, мой царь, и приятное, и печальное.

- А разве в жизни народа есть что-то печальное, как это бывает в коридорах царских дворцов и в царских покоях?

- Да, мой великий царь, и есть, и нет.

- Как же это, Забиба?

- В его жизни есть печальное. Но печальное это вовсе не такое, как в коридорах царских дворцов. Печально то, что у народа есть и неблаговидные желания, и поведение, которое трудно назвать пристойным, и жадность.