Чарльз Буковски - Музыка горячей воды

Поэт Виктор Валофф был не очень хороший поэт. Местно известен, дамам нравится, кормит жена. Он все время устраивал чтения в книжных магазинах округи, часто выступал по общественному радио. Читал громко, театрально, однако тональность не менялась. У Виктора всегда был оргазм. Наверно, это и привлекало к нему дам. В некоторых строках у него – если брать их по отдельности – вроде была какая-то сила, но если в целом, становилось понятно: Виктор не говорит ничего, просто у него это обычно выходит громко.

Однако Вики – как и большинство дам – легко поддавалась чарам дураков и потому очень хотела послушать, как Валофф читает. Пятница, жаркий вечер в феминистско-лесбийско-революционной книжной лавке. Вход бесплатный. Валофф денег не брал. После чтений – выставка его художеств. Художества у него были очень модерновые. Мазок-другой, обычно – красным, плюс какая-нибудь эпиграмма контрастным цветом. Обычно там значились мудрости вроде:

Валофф был интеллигент. Понимал разницу между «серым» и «сирым».

Везде висели фотографии Тима Лири [20]. Таблички «РЕЙГАНА В ОТСТАВКУ». Против «РЕЙГАНА В ОТСТАВКУ» я ничего не имел. Валофф встал и вышел на помост, в руке – полбутылки пива.

– Ты посмотри, – сказала Вики, – посмотри, какое у него лицо! Как он страдал!

– Ну да, – сказал я, – а теперь я пострадаю.

Лицо у Валоффа и впрямь было интересное – на фоне большинства поэтов. Только на фоне большинства поэтов у кого угодно лицо интересное.

Виктор Валофф начал:

Последнюю строку Виктор заорал во весь голос, и рядом кто-то сказал:

– Прекрасно!

То была местная поэтесса-феминистка – она устала от черных и теперь у себя в спальне еблась с доберманом. Рыжие косички, тусклые глаза, а когда читала свое – играла на мандолине. Писала она по большей части что-то про следы мертвого младенца на песке. Замужем была за врачом, которого никогда нигде не было (по крайней мере, ему хватало здравого смысла не ходить на поэтические вечера). Он ей давал деньги на поэзию и корм для добермана.

Валофф продолжал:

– Тут я с ним вынужден согласиться, – сообщил я Вики.

– Сиди, пожалуйста, тихо, – ответила она.

Я нащупал свои полпинты и хорошенько приложился.

– Послушай, – сказала Вики, – ты на этих чтениях постоянно напиваешься. Неужели так трудно сдержаться?

– Я и на своих чтениях напиваюсь, – ответил я. – Моя писанина мне тоже опротивела.

– Слипшаяся жалость , – продолжал меж тем Валофф, – вот что нам осталось, слипшаяся жалость, слипшаяся слипшаяся слипшаяся жалость…

– Сейчас скажет про ворона, – сказал я.

– Слипшаяся жалость, – твердил свое Валофф, – и ворон навсегда…

Я расхохотался. Валофф узнал этот смех. Посмотрел на меня.

– Дамы и господа, – объявил он, – сегодня с нами в зале поэт Генри Чинаски.

В публике зашипели. Они меня знали.

– Сексистская свинья!

– Пьянчуга!

– Каз-зел!

Я хлебнул еще.

– Продолжай, пожалуйста, Виктор, – сказал я.

Он продолжил:

– Как красиво, – сказала Вики, – только о чем это он?

– Он о том, как ест пизду.

– Я так и подумала. Какой прекрасный человек.

– Надеюсь, пизду он ест лучше, чем пишет.

– «Эта скорбь гнуси», – сказали. – Мне нравится.

– Он больше не говорит про то, как ест пизду?

– Нет, теперь он говорит, что ему нехорошо.