Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

– Британия замечательно красивая девушка,  – начал Абрагам.  – Она была еще лучше до ночи, ознаменованной ужасным происшествием… Которое не позабыто нами… Бог Всевидящий знает, что оно не забыто!.. Оно-то и согнало с ее лица румянец, а из глаз прежний блеск… Да, она была раньше настоящей красавицей!

– Верю этому,  – проговорил с нетерпением Андреус.  – Продолжайте, пожалуйста!

– Она не похожа уже больше на ту, которая была потеряна для нас,  – продолжал цыган с пламенным оживлением,  – не похожа настолько же, насколько не похожи полевые цветы на чудные цветы, растущие в теплицах. В ней так же мало сходства с убитой сестрой, как необъятна разница между тем фонарем, горящим в отдалении, и этой звездой, сверкающей над нами… Бедняжка… Мое бедное убитое дитя.

– Вы сказали, убитое? – переспросил Андреус.

– Видите ли, товарищ: есть убийцы, которые никогда не употребляют ножей или вообще других смертоносных орудий и не попадают на скамью подсудимых… Есть убийцы, убивающие не тело, а – душу: такому-то убийству подверглась и она!

– Я не могу понять, куда клонится ваша речь,  – перебил Джон Андреус.  – Мне хотелось бы, чтобы вы выражались яснее и не отходили бы от главного предмета.

– Я и хочу придерживаться сущности дела, но только при условии не торопить меня… Есть слова поострее ножа или кинжала, каждый слог их жжет губы… Но я перехожу к изложению дела. Недалеко отсюда живет прекрасный джентльмен: если только богатство и роскошь могут сделать человека прекрасным, то я верно назвал его; а если зло и низость составляют неотъемлемое качество негодяя, то он есть негодяй! Ну, да как бы то ни было, но он один из сильных людей этого графства. В прошлом году он присутствовал на бегах, правил сам четвернею, а в его экипаже сидела молодая и красивая дама. Он лил рекою шампанское и держал пари за каждую лошадь, конкурировавшую на приз.

Джон Андреус внимательно прислушивался к каждому слову цыгана, и когда тот смолк, чтобы перевести дыхание, то он сказал ему с видимым нетерпением:

– Продолжайте, товарищ, продолжайте, прошу вас!

– Продолжаю,  – ответил угрюмо Абрагам.  – С нами была в то время Сусанна – родная и единственная сестра Британии. Она подходила ко всем экипажам и выручила к вечеру довольно много денег. Его жена подозвала ее, как прочие, к себе, дала ей золотой за ее ворожбу и долго говорила с ней доверчиво и дружелюбно. Он тоже обратил на нее, очевидно, внимание – не открыто, как прочие, говорившие ей вслух, что она восхитительна! Нет, он поступал иначе, подходил к ней украдкой, и один из товарищей слышал даже, как он говорил вполголоса, что если она захочет, то он подарит ей великолепный дом и щегольской экипаж. Она отошла с живым негодованием, но он ее преследовал – и в этот день и после, так что она старалась оставаться на виду его прекрасной спутницы, при которой, конечно, он не смел приставать к ней. По окончании бегов оказалось, что мы заработали больше, чем ожидали. У всех нас была общая касса, и сестры отдавали нам сполна свою выручку, превосходившую нашу общую вдвое; таким образом, мы могли спокойно отдохнуть два-три дня, чтобы приготовиться в далекое странствие… Поверите ли вы, что в продолжение этих трех дней негодяй каждый вечер бродил вокруг палаток, пытаясь поговорить с Сусанной.

– И она ничего не сказала ему? – пробормотал Джон Андреус.

– Нет! – воскликнул цыган.  – Да и что же могла сказать ему бедняжка? Другая, разумеется, была бы в восхищении, что за ней увивается молодой джентльмен, не могла бы отказаться принять подарки, какие не виделись ни разу ей и во сне; не одна дочь фермера пустила бы тотчас в ход все женское кокетство, чтобы только удержать его возле себя; тщеславилась бы им перед своими подругами, гордилась бы своим влиянием над ним, хотя бы, в конце концов, осталась ни при чем. Но цыганки честнее, чем думают о них! Бедная девушка!.. Я будто сейчас вижу ее, как она к нам вбежала после свидания с ним. Глаза ее горели, а лицо было бледно, и беленькие зубы стучали от волнения. «Я уверена, что мы более не увидим его,  – заявила она.  – Он едва ли решится прийти после того, что я ему сказала!» О, если б он действительно не приходил бы больше, то она и теперь была бы, быть может, с нами! Мы все без исключения остались в дураках, потому что поверили, что он уже не покажется нам больше на глаза, убедившись в полнейшей своей неудаче!

– Вы, конечно, ошиблись?

– Да, мы страшно ошиблись! – ответил Абрагам, сжимая кулаки.  – Мы не знали, на что способен негодяй без сердца и без чести! Накануне отъезда Сусанна попросила ей дать несколько шиллингов из нашей общей кассы, чтобы купить себе ленту. Мы не могли, конечно, отказать ей в просьбе, так как ее выручка была побольше нашей. Итак, она взяла около пяти шиллингов и ушла в три часа пополудни в Чильтон. Британия и я обещали выйти ей позднее навстречу  – бог весть, почему нам пришла эта мысль; я думаю, что так уж было предназначено. Стоял жестокий зной, и воздух был удушлив. Я заснул, и меня разбудила Британия, которая сказала с глубокой тревогой, что назначенный час возвращения Сусанны уже давно прошел, а ее не видать. Сон меня отуманил, и я не обратил никакого внимания на слова Британии, а только отвечал, что сейчас же пойду, конечно, вместе с нею и мы, наверное, встретим немедленно Сусанну. Вам знакома дорога отсюда до Чильтона, товарищ, так что мне нечего говорить, что по ней мало ходят и с одной стороны ее тянется ров. Наступила уже ночь, когда мы с Британией вышли из шалаша. Не встречая Сусанну, мы дошли до Чильтона, где нам тотчас сказали, что она давно сделала все нужные покупки и три часа назад отправилась спокойно по дороге в табор. Видите ли, товарищ, когда вам предстоит тяжелое несчастье, то все чувства и нервы напряжены донельзя, и в такие минуты достаточно толчка, чтобы навести на истину. Я сейчас же смекнул, что с девушкой случилось что-нибудь нехорошее. Я не говорил Британии ни слова, да и она молчала, но я видел отлично, что она беспокоится не меньше меня и что сердце ее предчувствует беду. Совершенно стемнело, и я на всякий случай потребовал фонарь, хотя мы дошли бы и без него до табора. Британия поняла, зачем я взял фонарь. Когда мы вышли из города, я замедлил шаги, чтобы поговорить с ней. Она шла со мною рядом, но была молчалива и бледна, как мертвец. «Британия,  – сказал я,  – пойдем прямо вдоль рва! Сусанна могла сильно устать и прилечь где-нибудь». Я почти задыхался от сильного волнения, тяжелые предчувствия теснились в моей душе, и к довершению горечи этого положения я знал, что и Британия разделяет со мною эти мысли и чувства, хотя и не высказывает мне своих опасений. Вы знаете, товарищ, что этот ров идет по одной стороне дороги из Чильтона, другая же граничит с обширной равниной; я держал фонарь на уровне поверхности воды, наполняющей ров, и наблюдал с глубоким, напряженным вниманием. А Британия смотрела через мое плечо.