Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

– Это не ваше дело, одумался ли я! Пишите же расписку, нам нельзя терять времени.

Жильберт положил локти на стол, приблизил нос к бумаге и начал кое-как царапать под диктовку спешившего майора. Когда он дописал, то майор позвонил слуге и Жильберт Арнольд должен был подписаться в присутствии слуги, который потом тоже подписал расписку как свидетель.

– А теперь приведите нам поскорее кеб,  – приказал Варней.  – А вы, Арнольд, идите и скажите своей жене, что мы ждем ее.

– Она прилегла немного отдохнуть, так как сильно устала,  – сказал ему Жильберт.  – Она не способна сопровождать мужчину,  – добавил он угрюмо, удаляясь из зала.

Через полчаса майор уже находился с Жильбертом и женой его на палубе корабля, который отправлялся из Англии в Нью-Йорк.

– Вы, однако же, не дали мне шестисот фунтов стерлингов,  – заметил тихо Жильберт, наклонившись к майору.

– Шестисот фунтов стерлингов? – воскликнул с глубочайшим изумлением майор.

– Да, конечно, шестисот, я вручил вам расписку в получении этой суммы, которая была отдана баронетом для передачи мне!.. Вы это сами знаете.

– Добрейший мой Арнольд, я знаю только то, что минут через десять вы будете плыть преспокойно в Америку, в прелестную страну, из которой советую больше не возвращаться. Знаю я еще то, что у меня в кармане есть несколько билетов в сто фунтов, один в пятьдесят, да еще один в десять. Возьмите их себе, если только хотите. Больше вы не получите ни от владельца Лисльвуд-Парка, ни от майора Гранвиля.

В ту самую минуту, как майор Варней с грациозным движением подал портфель Арнольду, провожавших попросили спуститься с корабля. Майор в одно мгновение очутился у лестницы.

– А когда выйдут деньги, что же тогда мне делать? – вскричал Жильберт, схватив майора за рукав.

– Что вам делать тогда? – переспросил Варней.  – Можете воровать, разбойничать, умереть, жить в остроге… Мне нет дела до вас!

Нельзя выразить бешенства, которое внезапно овладело Жильбертом. Он ринулся вперед со сжатыми кулаками и бросился бы на майора, если бы рослый матрос не удержал его.

– Слушайте! – воскликнул Жильберт, свесившись через борт и устремив свои кошачьи глаза на красавца Варнея.  – Вы надули меня, истоптали ногами, смеялись надо мной с начала до конца… Берегитесь, майор! Вы жестоко поплатитесь, если мне суждено вернуться из Америки!.. Я попаду на виселицу, но отомщу вам за все! Еще раз – берегитесь!

В конце осени Соломон оставил Лисльвуд-Парк, где он занимал довольно комфортабельную комнату во втором этаже и получал ежедневно бутылку портвейна. Он уезжал к одному из своих племянников, который находился у него под опекой.

– Он не богат,  – говорил Соломон об этом племяннике самой красивой горничной,  – но имеет столько, чтобы жить не беспокоя никого из родных. А это много значит, так как он щепетилен.

Перед отъездом нежный дядя провел целый час с глазу на глаз с майором.

Племянник его находился в пансионе, в одном из городков Йоркшира. В городке находилась только одна церковь с громадной колокольней и с небольшим кладбищем, по которому бегали и резвились детишки. За его главной улицей шли чистые аллеи, окаймленные старыми громадными дубами; местами из аллей можно было видеть за группой деревьев красивые дома. Соломон направился к этой стороне города, когда вышел со станции железной дороги. Красное кирпичное здание, перед которым он остановился, было выстроено четырехугольником с двумя рядами высоких узких окон. Оно отделялось от улицы стеной, в которой находилось двое прекрасных ворот. Соломон был впущен немедленно прибежавшей на его звонок служанкой, которой он назвал себя не Соломоном, а Саундерсом. Кроме последнего обстоятельства было замечательно еще и то, что он был одет с головы до ног в черное, повязан белым галстуком и придавал себе вид духовной особы. Служанка ввела его в маленькую хорошенькую гостиную, выходившую в громадный сад. Соломон подошел прямо к окну и, окинув быстрым взглядом цветочные клумбы и лужайки, устремил все свое внимание на молодого человека, лежавшего в тени, на диване, с книгой в руках.

Молодой человек так углубился в чтение, что даже не заметил, что за ним наблюдают. Он был чрезвычайно нежного телосложения, а из-под соломенной шляпы его выбивались светло-каштановые, глянцевые волосы.

Минуты через две в гостиную вошел директор пансиона и обменялся с Соломоном крепким рукопожатием. Это был высокий, полный, белокурый и пожилой мужчина, видимо добрый, но пустой человек и вдобавок педант.