Артур Кестлер: Слепящая тьма

4

Внизу у подъезда стояла машина - новейшей американской модели. Улица была совершенно темной; обитатели окрестных домов спали - или старательно притворялись, что спят; шофер включил яркие фары, и они поодиночке влезли в машину: сначала работник, что был помоложе, потом Рубашов, потом старший. Шофер, - тоже в форме Комиссариата, завел мотор и включил передачу. За углом асфальтовое покрытие кончилось, и, хотя они ехали через центр города вокруг возвышались современные дома в восемь, девять или десять этажей, мощенную разбитым булыжником мостовую рассекали глубокие неровные колеи, подернутые льдом и присыпанные снегом. Шофер ехал со скоростью пешехода, однако прекрасно подрессоренная машина скрипела и стонала, как старая телега.

- Давай-ка побыстрей, - сказал молодой, не выдержав висящей в машине тишины.

Шофер, не оборачиваясь, пожал плечами. Когда Рубашов забирался в машину, тот глянул на него с равнодушной неприязнью. Однажды Рубашову вдруг стало плохо, и водитель вызванной "скорой помощи" бросил на него такой же взгляд. Тряскую, нереально медленную езду по безлюдным, словно бы вымершим улицам, освещаемым дрожащими лучами фар, было мучительно трудно переносить. "Долго нам ехать?" - спросил Рубашов, глядя вперед на разбитую мостовую. Он чуть не добавил "до вашей больницы". "Минут тридцать", - ответил старший. Рубашов вынул из кармана папиросы, вытряс одну папироску для себя и машинально протянул пачку сопровождающим. Молодой резко мотнул головой, старший вытащил две папиросы и одну передал вперед, шоферу. Тот прикоснулся к козырьку фуражки и, придерживая баранку одной рукой, протянул назад зажженную спичку. У Рубашова немного отлегло от сердца, а потом он ощутил едкий стыд. "Ах, как трогательно", - подумалось ему. И все же он не смог побороть искушения - опять заговорил, чтоб растопить отчужденность, заморозившую всех четверых.

- Жалко машину, - сказал он негромко. - Мы платим за иностранные автомобили золотом и доканываем их - по нашим-то дорогам - в несколько месяцев.

- Это уж точно. С дорогами у нас пока плоховато, - отозвался тот, что был постарше. По его тону было понятно, что он заметил рубашовскую растерянность. Рубашов ощутил себя бездомной собакой, которой из жалости бросили кость, и тотчас же решил не продолжать разговора. Однако молодой враждебно спросил:

- У капиталистов дороги лучше, что ли? Рубашов помимо воли улыбнулся.

- А вы когда-нибудь бывали за границей?

- Я и так знаю, что у них делается. На меня-то буржуазная пропаганда не действует.

- Интересно, за кого вы меня все-таки принимаете? - спросил его Рубашов совершенно спокойно. И сразу же, не в силах удержаться, добавил: - Вам следует подучить историю Партии.

Молодой ничего на это не ответил и упрямо уставился в спину шофера. Больше никто не произнес ни слова. Двигатель опять, в третий раз, заглох, и шофер, чертыхаясь, завел его снова. Машина запрыгала по улицам окраины дорога, впрочем, нисколько не изменилась. Вокруг теснились деревянные домишки, над их покосившимися горбатыми крышами висела холодная бледная луна.

5

В коридорах недавно построенной тюрьмы ярко горели мощные лампы. Безжизненный, ослепительно ровный свет заливал голые беленые стены, двери камер с картонными табличками, на которых были напечатаны фамилии, черные зрачки смотровых глазков и железные галереи второго яруса. Этот жесткий бесцветный блеск и отрывистый, без эха, стук шагов по выложенному каменной плиткой полу казались Рубашову настолько знакомыми, что иллюзия длящегося ночного кошмара не покидала его несколько секунд. Он всячески пытался внушить себе веру в зыбкую нереальность происходящего. "Если я поверю, что сплю, - думал он, - все это, и правда, окажется сном". Он убеждал себя так напряженно, что у него на миг закружилась голова - и ему стало нестерпимо стыдно. "Назвался спасителем - неси свой крест, - подумал он. - До самого конца". Вскоре надзиратель остановился у двери камеры номер четыреста четыре. Над очком висела белая табличка: "Николай Залманович Рубашов". "Четко работают", - подумал он; вид заранее приготовленной камеры с именем на двери почти потряс его. Он собирался попросить надзирателя, чтобы тот принес еще одно одеяло, но дверь камеры, лязгнув, захлопнулась.

6

Надзиратель регулярно заглядывал в глазок. Рубашов неподвижно лежал на койке, и только свесившаяся к полу ладонь слегка подергивалась; у изножия койки лежали окурок папиросы и пенсне.